Смерть в пяти коробках

Карр Джон Диксон

Г. М. не проявил к другу никакого сочувствия.

— Ах, бога ради! — вскричал он. — Прекрати каяться! Ты так жалеешь себя, что довел до слез собственную дочь. И нечего считать себя падшим ангелом. Ты не такой. Больше всего тебя волнуют условности. Как говорил старина Мортон, «на свете больше мы всего боимся миссис Гранди». Ты шаришь по карманам, ну и что? Я на твоем месте на следующем же званом ужине стащил у кого-нибудь часы, а потом при всех вернул владельцу, да еще посмеялся бы над своим необычным хобби! Надеюсь, смеяться ты еще не разучился?

Многие почтенные граждане увлекаются фокусами.

Блайстоун, которого оторвали от тягостных раздумий, наградил друга пристальным взглядом.

— Уж не хочешь ли ты сказать?..

— Почему бы и нет? — Г. М. пожал плечами. — Подумаешь, часы!

Сандерс не сводил глаз с Марши. Ему показалось, что он впервые видит ее истинную сущность. Как будто под маской сорванца таилась совершенно другая девушка. Связно мыслить он был не в состоянии, но именно такой он ее себе и представлял.

Марша с удивлением глядела на Г. М.

— Знаете, — воскликнула она, — а вы молодец! Как вы здорово придумали!

— Я старик, — с достоинством заметил Г. М. — Доверьтесь мне, и все будет в порядке. И не слушайте Мастерса.

Марша повернулась к отцу:

— Он совершенно прав! Смейся! Смейся во все горло! Тогда никто и слова не скажет про твой роман с потаскушкой из Чейни-Уок…

— Марша! — возмутился Блайстоун.

— Ну вот, опять! — поморщился Г. М. — Ты настаиваешь на своих священных правах главы семейного очага и в то же время готов его разрушить собственными руками. Чушь собачья! Твоя дочь уже совершеннолетняя. Вам ведь уже исполнился двадцать один год? Взять, к примеру, меня. У меня две дочери. Обе считают меня самым смешным созданием, какое когда-либо появлялось на свет, зато наши отношения на удивление безмятежны.

— Прекрати, Генри. Я только сказал…

— Послушайся моего совета, — не сдавался Г. М. — Сегодня же днем, когда встретишься с каким-нибудь приятелем, стащи у него бумажник, а потом верни. Он не бросится бежать от тебя, как от прокаженного. Когда люди дают фокуснику свой цилиндр или часы, они ведь не верят, что он на самом деле разобьет в цилиндр яйца или вдребезги разобьет их часы молотком. В противном случае после каждого представления за фокусником гналась бы толпа разъяренных зрителей!

— Наверное, я все же выпью глоточек, — заявил Блайстоун, обращаясь к Сандерсу.

Г. М. был неумолим.

— Нет, погоди! Садись и слушай. У тебя на уме пустяки, а мы расследуем убийство. За убийство полагается смертная казнь!

— Догадываюсь, — мрачно кивнул Блайстоун. Он понемногу приходил в себя, хотя взгляд его еще блуждал. Повинуясь жесту Г. М., он присел на краешек кровати.

— Видишь ли, сынок, на сей раз ты затесался в компанию настоящих преступников. И они не шутят. Убиты уже двое. Сознавайся, твоих рук дело?

— Боже правый, нет!

— Угу. У тебя есть атропин?

— Да, но я могу отчитаться за него, к счастью.

— Что ты делал вчера вечером между одиннадцатью и двенадцатью?

— Ходил гулять.

— Да.

Тебе нужно было проветриться. Помнишь, где ты был?

— Не знаю, надеюсь.

— Куда ты ходил?

— В направлении Скотленд-Ярда.

— Почему?

— Я слышал, что туда увезли миссис Синклер! — не раздумывая, выпалил сэр Деннис, но тут же бросил беглый, хотя и суровый, взгляд на Маршу, которая стояла рядом с креслом Сандерса.

— От кого ты узнал?

— От… от жены. Да. Мы как раз обсуждали новость, когда к нам явился доктор Сандерс, выдававший себя за инспектора уголовного розыска…

— Ничего подобного! — запротестовал Сандерс. — Я ни за кого себя не выдавал. Я только сказал…

— Это никому не интересно! — рявкнул на него Г. М. и снова уставился своими маленькими глазками на Блайстоуна. — А твоя жена откуда узнала?

Блайстоун пришел в замешательство.

— Как от кого? Не знаю… Наверное, от горничной. Ее горничная знакома со служанкой миссис Синклер; вроде бы служанку миссис Синклер тоже забирали в Скотленд-Ярд, и та на радостях всем разболтала. Какая разница?

— Сынок, какая у твоей жены девичья фамилия?

— Послушай, — встревожился Блайстоун, — при чем здесь девичья фамилия моей жены? Ну ладно. Ее звали Барбара Гор-Ривз.

— Барбара? Не Джудит? Почему же ты всегда зовешь ее Джуди?

— Так уж повелось, а она меня Панч, — вздохнул Блайстоун, поправляя воротничок. — Мы… зовем так друг друга с первых лет нашего брака. Тогда я был молод, полон идей и считал, что лучше всех разбираюсь в вопросах воспитания детей.

— Денни, ты не врешь? Твою жену звали не Джудит Адамс?

Блайстоун нахмурился:

— Джудит Адамс! Нет, что ты. В конце концов, это легко проверить. Поезжай и спроси у нее самой. Только одно условие, Мерривейл. Веди себя тактично, понимаешь? У леди Блайстоун нервы немного не в порядке. Помнишь последний раз, когда ты у нас был? Ты жевал табак. Моя жена не понимает, откуда у тебя, носителя древнейшего титула, обладателя стольких ученых степеней, такие вульгарные привычки. Боюсь, ей также не по душе твоя манера выражаться. Женщинам подобные вещи недоступны, как, впрочем, иногда и мне. Так о чем мы говорили? Ах да. Девичья фамилия моей супруги. Я могу показать тебе ее паспорт, но…

Тут Марша с решительным видом подошла к Г. М. и открыла сумочку. Хотя Сандерсу и не видно было ее лица, он отчего-то заволновался.

Из сумочки она извлекла два сильно помятых листка бумаги, сплошь исписанных мелким почерком, и протянула их Г. М.

— Вот, — сказала она. — Читайте!

Г. М. подбросил комок в ладони.

— Ага! — воскликнул он. — Вот что вы стащили из кресла Фергюсона вчера ночью. Значит, сознаетесь?

— Пожалуйста, читайте!

Отмахнувшись от обвинений, как несущественных, девушка облегченно вздохнула. Видимо, исполнив свой долг, она избавилась и от всех печалей. Ее карие глаза сияли. Но Сандерс насторожился. По опыту он понял: Марша снова что-то задумала.