Смерть в саду золотых масок
Шрифт:
— Ты не в том положении, дружок, чтобы оповещать остальных о том, что тебе нравится, а что — нет, — напомнил ему Тьянь-По. — Пока здесь Конан, помалкивай. Конан-варвар — будущий король. Даже если сейчас это будущее и представляется слишком отдаленным, почти нереальным.
— Король? — поразился Форез.
Тьянь-По кивнул несколько раз.
— Именно, дружочек. Король. Он верит в то, что рано или поздно завоюет себе трон. А ты? Каким ты видишь собственное счастье?
Форез криво пожал плечами.
— Свой дом. Сад… Женщины. Возможно, одна
— Слуг ты уже называл, — сказал Тьянь-По.
— Я хочу быть бездельником, — подытожил Форез. — Жить без забот и умереть стариком.
Тьянь-По махнул рукой.
— Ты был прав, лорд Форез, аристократия вырождается! Даже мои стремления простираются гораздо выше, а ведь я — простой каллиграф.
— Да? — переспросил Форез. — И каковы же твои высочайшие стремления, каллиграф?
— Я хотел бы стать старшим каллиграфом при императорском дворе! — объявил Тьянь-По победоносно. — Признайся, Форез, ты на такое не замахивался даже в самых дерзновенных своих мечтах!
Возвращение в Бритунию разлучило троих спутников. Тьянь-По отправился прямиком в королевский дворец, и Конан, проследив за тем, чтобы его кхитайского друга приняли там как следует, нашел себе приличную гостиницу. Денег, полученных им от Тьянь-По (точнее, от кхитайского императора, который снабдил своего посланца немалыми средствами), было довольно для того, чтобы обеспечить себе пару месяцев беззаботного существования в Пайрогии.
Форез, с которым кхитаец расплатился куда более скромно, буркнул пожелание, которое можно было бы счесть «добрым» и «дружеским» только при наличии очень сильно развитого воображения, и отправился к себе в лачугу. Лорд Форез понятия не имел о том, чего стоило ожидать от старика-нищего, которому он оставил свой дом.
Однако то, что предстало его взору, превосходило любые, даже самые смелые фантазии.
Снаружи лачуга выглядела такой же убогой, как и всегда. Но после долгого путешествия, во время которого лорду Форезу довелось повидать самые разные города, «родовое гнездо» показалось ему особенно жалким и отвратительным.
Если старик кхитаец и был дома, то никаких признаков жизни он, во всяком случае, не подавал. Это показалось Форезу немного странным. Конечно, днем кхитаец мог бродить по улицам, но сейчас был уже вечер, и старику следовало отдыхать. В конце концов, разве не для того он попросил у Фореза разрешения пожить в его доме, покуда хозяин лачуги путешествует?
Скрипнув зубами, Форез наконец решился заглянуть внутрь.
Обычно дверь лачуги запиралась на хлипкий замок, а то и вовсе стояла нараспашку. Но на сей раз Форезу не удалось открыть ее сразу. Что-то держало ее изнутри.
Он дернул сильнее. Никакого результата.
— Проклятье! — взревел Форез, разбегаясь и стукаясь о дверь всем телом.
Послышался треск, как будто кто-то разрывал прочную ткань, и дверь наконец распахнулась.
Он как будто упал лицом в тюфяк, поставленный торчком. Мягкая шелковистая ткань коснулась его щеки. Пружинистая перина приняла на себя удар.
Форез пробормотал невнятное проклятие и отпрянул. Ему почему-то не слишком понравился этот «тюфяк». К тому же «ткань» была хоть и 1ладкой, но чуть влажной и к тому же слегка прилипала к коже.
Он пошарил в темноте руками, пытаясь най-1И границы «тюфяка». Бесполезно. Вся комната была перегорожена.
Наконец Форез выбрался наружу и сделал факел из палки и собственного рукава, в спешке оторванного от ветхой рубахи. То, что осветило пламя, было поразительным: вся комната оказалась заполнена паутиной.
Тонкие, поблескивающие в свете факела сероватые нити, тянулись во всех направлениях, сплетались, скрещивались, свивались в клубки и свисали прядями.
Их было так много и они были настолько прочны, что человек мог повиснуть в этой паутине без риска упасть (что несколькими минутами раньше и продемонстрировал лорд Форез).
— Проклятье! — пробормотал он. — Как такое могло случиться?
Он отступил на шаг, держа факел, как меч, наготове. Если попытаться сжечь паутину, то вместе с нею, несомненно, загорится и лачуга, и тогда Форезу негде будет ночевать. Кхитаец, конечно, дал ему денег…
Ах, этот кхитаец! Хитрая бестия. Форез попытался было заключить союз с Конаном против косоглазого. Отвел как-то раз киммерийца в сторону — это произошло в самом начале их совместного пути обратно в Бритунию, — и предложил:
— Кхитаец везет с собой деньги и подарки от своего императора. Что если двум белым людям объединиться и отобрать у этого малыша все сокровища? Уверен, в его мешках окажется добра довольно для нас обоих. Что скажешь, Конан?
Конан молчал, изучающе поглядывая на своего спутника.
А лорд Форез даже раскраснелся, представляя себе, какое богатство его ждет.
— Нет, ты подумай, Конан, подумай хорошенько! — настаивал он. — Мы же завладеем сокрови…
Завершить фразу он не успел. Пудовый кулак варвара обрушился ему на голову и прервал поток красноречия.
Затем, дождавшись, чтобы бритунец перевел дыхание, проморгался, откашлялся и вообще обрел разумный вид, Конан проговорил:
— Нет.
И больше к этой теме не возвращался.
Зато удвоил бдительность. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней — бритунец был человеком понятливым и дважды одной и той же ошибки не совершал. Нет так нет. В отличие от многих и многих, лорд Форез умел понимать отказы.
Одно время лорд Форез опасался, что Конан расскажет об их разговоре Тьянь-По. Но нет. По крайней мере, отношение кхитайца к наемнику-лорду ничуть не изменилось. Тьянь-По оставался все тем же: сдержанным, веселым, с детской улыбкой, ослиным упрямством и выносливостью обозной шлюхи.