Смертельная любовь
Шрифт:
Причиной – многое. Провал «Чайки», в том числе.
Спустя время он констатирует с печалью: «17-го октября не имела успеха не пьеса, а моя личность… Я теперь покоен, но все же я не могу забыть того, что было, как не мог бы забыть, если бы, например, меня ударили».
Он и прежде не мог понять, а тем более принять, манеры иных критиков – по отношению к другим, не к себе: «Ведь это не критика, не мировоззрение, а ненависть, животная, ненасытная злоба… Зачем этот тон, точно судят они не о художниках и писателях, а об арестантах?»
Раны художнику наносит не только,
Записные книжки, как и письма, полны боли.
«Когда живешь дома, в покое, то жизнь кажется обыкновенною, но едва вышел на улицу и стал наблюдать, расспрашивать, например, женщин, то жизнь – ужасна. Окрестности Патриарших прудов на вид тихи и мирны, но на самом деле жизнь в них – ад…»
«После осмотра здания комиссия, бравшая взятки, завтракала с аппетитом, и точно, это был поминальный обед по чести».
«Если человек присасывается к делу, ему чуждому, например, к искусству, то он, за невозможностью стать художником, неминуемо становится чиновником. Сколько людей таким образом паразитирует около науки, театра и живописи, надев вицмундиры! То же самое, кому чужда жизнь, кто не способен к ней, тому больше ничего не остается, как стать чиновником».
«Самолюбие и самомнение у нас европейские, а развитие и поступки азиатские».
«Вследствие разницы климатов, умов, энергий, вкусов, возрастов, зрений равенство среди людей никогда невозможно. Неравенство поэтому следует считать непреложным законом природы. Но мы можем сделать неравенство незаметным… В этом отношении многое сделают воспитание и культура».
Он писал.
Он перелагал свою боль в художественные произведения.
Однако когда одна из его корреспонденток, писательница, призналась, что хочет славы больше, чем любви, он отвечал: «…а я наоборот: хочу любви гораздо больше, чем славы. Впрочем, это дело вкуса».
«Еврейская невеста» была «злючкой».
Лика – «крокодилом».
Поздняя любовь блеснула как луч закатный. «Меня маленького так мало ласкали, что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласки как нечто непривычное», – признавался одному адресату по другому поводу.
Столь же трогательное признание – в письме к Ольге Книппер, актрисе Художественного театра, с которой связал свою жизнь: «Я привык к тебе, как маленький, и мне без тебя неуютно и холодно». «Я тебя очень люблю и буду любить». «Твой муж и твой друг навеки вечные».
Но в это же время – в записной книжке Чехова: «чувство нелюбви, спокойное состояние, длинные, спокойные мысли».
Откуда чувство нелюбви? Это предпочтение? Или констатация того, что есть?
И философски: «Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь».
Стало быть, и с Книппер – не идиллия?
Он звал ее: собака, актрисуля,
«Дуся моя, жена, пишу тебе последнее письмо…»
Откуда знал, что оно действительно окажется последним?
Он умер в Баденвейлере, немецком курорте, на ее руках, спокойно и тихо, выпив бокал шампанского, которое любил, и эта смерть – то, чем отблагодарило его Провидение за его жизнь.
Как врач он видел много смертей, много умирающих. Одна женщина его поразила. Тоже докторша, дочь хозяйки, у которой когда-то снимали первую дачу в Сумах с рекой и прудом, с изобилием рыбы, соловьев, летних дождей и сюжетов. «У нее опухоль в мозгу; от этого она совершенно слепа, страдает эпилепсией и постоянной головной болью. Она знает, что ожидает ее, и стоически, с поразительным хладнокровием говорит о смерти, которая близка».
Все, что черпал из жизни, годилось ему не для одной литературы. Для собственной жизни тоже, что составляло единое целое.
Научившись жить, он научился и умереть.
Он писал сестре, что идет «на поправку по-настоящему». То был единственный обман, который он, сказавший: «Я никогда не вру» – позволил себе с близкими.
Кровь шла из легких.
Потом перестала.
Он уже почти не мог дышать.
Жена колола морфий, чтобы мог забыться хоть на несколько часов.
За три дня до конца вдруг сказал, что очень хочет белый фланелевый костюм. И когда жена «говорила, что костюм нельзя купить здесь, он, как ребенок, просил съездить в ближайший город Фрейбург и заказать по мерке хороший костюм».
Съездила и заказала.
Какое счастье, что в его смертный час рядом был человек, который мог выполнить его детское желание, из тех, о каких он всю жизнь молчал.
Ольга Книппер записала:
«Смерть чудесная была, без агонии, без страданий. Весь день лежал в номере, удивительно красивый. Ночью перенесли в часовню…»
ЧЕХОВ Антон Павлович, писатель.
Родился в 1860 году в семье лавочника. Профессиональный врач. В литературе начинал как автор коротких юмористических рассказов под псевдонимом Антоша Чехонте. В истории русской классики остались «Скучная история», «Дом с мезонином», «Дама с собачкой», «Палата № 6» и множество других рассказов, пьесы «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад». Был женат на актрисе МХАТ Ольге Книппер-Чеховой.
Умер в 1904 году в Баденвейлере. Похоронен в Москве.
ЗАПАХ РЕЗЕДЫ
Иван Бунин и Вера Муромцева
Первой девушке, на которой хотел жениться, юный Бунин пророчески сказал: «Я буду знаменит не только на всю Россию, а и на всю Европу».
Она не поверила. Отказала. Тем более, он был младше на шесть лет. Потом жалела.
А он страдал. Правда, в тот раз недолго.
Вообще страдал из-за женщин как никто. И как никто умел написать любовь и страсть к женщине.
Чувство накатывало и оглушало, как солнечный удар.