Смертельная любовь
Шрифт:
После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу и остановились у поручней. Она закрыла глаза, ладонью наружу приложила руку к щеке, засмеялась простым, прелестным смехом, – все было прелестно в этой маленькой женщине, – и сказала:
– Я, кажется, пьяна… Откуда вы взялись? Три часа тому назад я даже не подозревала о вашем существовании. Я даже не знаю, где вы сели. В Самаре? Но все равно… Это у меня голова кружится или мы куда-то поворачиваем?
Впереди была темнота и огни. Из темноты бил в лицо
Поручик взял ее руку, поднес к губам. Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно и страшно замерло сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем после целого месяца лежанья под южным солнцем, на горячем морском песке…
Шедевры Бунина – «Митина любовь», «Жизнь Арсеньева», «Темные аллеи», «Солнечный удар» – все родились из пережитого. Острое чувство жизни и острое чувство любви томили его необыкновенно отзывчивую душу, принося ни с чем не сравнимое несчастье и такое же – счастье.
Множество людей смотрелось и смотрится в поразительную прозу Бунина – как в зеркало.
Поручик пробормотал:
– Сойдем…
– Куда? – спросила она удивленно.
– На этой пристани.
– Зачем?
Он промолчал. Она опять приложила тыл руки к горячей щеке.
– Сумасшествие…
– Сойдем, – повторил он тупо. – Умоляю вас…
– А, да делайте, как хотите, – сказала она, отворачиваясь.
Разбежавшийся пароход с мягким стуком ударился в тускло освещенную пристань, и они чуть не упали друг на друга. Над головами пролетел конец каната, потом понесло назад, и с шумом закипела вода, загре-мели сходни… Поручик кинулся за вещами…
В Грассе, маленьком французском городе на побережье Средиземного моря, совершали прогулку двое: мужчина и женщина. Он говорил ей:
«Каждая моя любовь была катастрофа – я был близок к самоубийству… Я хотел покончить с собой из-за Варвары Панченко. Из-за Ани, моей первой жены, тоже, хотя я ее по-настоящему и не любил. Но когда она меня бросила, я буквально сходил с ума. Месяцами. Днем и ночью думал о смерти. И даже с Верой Николаевной…»
Кто оборвал фразу: Бунин или Ирина Одоевцева? Это она запомнила разговор во время прогулки и воспроизвела в мемуарах.
Вера Николаевна – последняя жена и главная любовь Бунина – присутствовала тут же. Не при разговоре. В Грассе. Здесь только что отбушевал его последний любовный роман. На глазах у нее. С нею – едва ли не как с наперсницей. С нею – ставшей почти подругой Галины Кузнецовой, начинающей писательницы, которой так страстно увлекся старый Бунин.
Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу, песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору, среди редких кривых фонарей, по мягкой от пыли дороге, показался
Гуляя с Ириной Одоевцевой по Грассу, Бунин говорил ей: «У меня ведь душевное зрение и слух так же обострены, как физические, и чувствую я все в сто раз сильнее, чем обыкновенные люди, и горе, и счастье, и радость, и тоску. Просто иногда выть на луну от тоски готов. И прыгать от счастья. Да даже и сейчас, на восьмом десятке».
В молодости обладал таким исключительным зрением, что видел звезды, различимые лишь через телескоп. И таким же слухом – за несколько верст слышал коло-кольчик, по звуку определяя, кто из знакомых едет. Однажды в гостях уловил запах резеды. Хозяйка торжествовала: резеды отродясь не росло в ее саду. Исходили сад вдоль и поперек – и нашли куст резеды.
В дневнике записывал: «Я всегда мир воспринимал через запахи, краски, свет, ветер, вино, еду – и как остро, Боже мой, до чего остро, даже больно!»
Обостренное чувство жизни – и обостренное чувство смерти.
Страх смерти преследовал.
В дневнике – вселенская горечь: «А у меня все одно в глубине души: тысячу лет вот так же будут сиять эти звезды, а меня не будет».
Настолько избегал всего, связанного со смертью, что не поехал на похороны горячо любимой матери. Оправдание в том, что это она, горячо его любя и зная уникальную впечатлительность, сама заранее приняла за него решение.
«Ни у кого нет такой тонкой и нежной души, как у него» – ее слова.
«Кто не знал его до конца, тот и представить себе не может, на какую нежность была способна его душа», – говорила Вера Муромцева, имея в виду отношение Бунина к матери.
Отец Бунина – алкоголик, «вспыльчивый, но необыкновенно отходчивый», по отзыву сына. В невменяемом состоянии гонялся за женой с ружьем – она, спасаясь, забралась на дерево и свалилась с него за мгновенье до выстрела. Этим спасла себе жизнь. Может быть, дикое происшествие так подействовало на маленького Ваню, что обнажило его нервы на все последующие годы.
Несмотря ни на что, он находил в родителе черты, достойные восхищения:
«Когда вспоминаю отца, всегда чувствую раскаяние – всё кажется, что недостаточно ценил и любил его. Всякий раз чувствую вину, что слишком мало знаю его жизнь, особенно молодость, – слишком мало заботился узнавать ее, когда можно было! И всё стараюсь и не могу понять полностью, что он был за человек, – человек совсем особого века и особого племени, удивительный какой-то бесплодной и совершенно чудесной в своей легкости и разнообразности талантливостью всей своей натуры, живого сердца и быстрого ума…»