Смертельно безмолвна
Шрифт:
– Неправда, – не своим голосом хриплю я, – ты ведь не можешь... не можешь.
Я прикасаюсь лбом к ее лбу и плачу. Я не должен, я сильный! Но все выходит из-под контроля. Все разламывается, разлетается на сотни осколков и впивается в мою грудь. Как же мне больно! Адски. Ад существует... Он здесь. Между нашими лицами. Он в ее глазах, налитых ужасом, в моих руках, сжимающих ее тело. Он в этих минутах, которые тянутся с маниакальной жестокостью, с издевкой, с насмешкой. Я не могу дышать, а время плетется все медленнее и медленнее, заставляя мое тело гореть в агонии. И я вдруг понимаю, что я виноват. Что мы виноваты.
Я больше не могу. Это сильнее меня. Гораздо сильнее. Я боролся. Я, правда, боролся изо всех сил, и я, черт возьми, любил Ариадну и хотел ее вернуть. Я делал все правильно!
– Черт, – слезы ошпаривают глаза. Смахиваю их тыльной стороной ладони и встаю.
Я не могу. Не могу больше быть здесь, видеть ее, чувствовать ее.
– Прости, – закидываю за голову руки и морщусь, – прости, пожалуйста.
Я ухожу. Вырываюсь из комнаты и несусь по лестнице, стирая кровь о джинсы. Мне нужно лишь вырваться на свежий воздух, и тогда, возможно, станет легче, проще.
– Мэтт? – Джейсон недоуменно вскидывает брови. – Что ты...
Не останавливаюсь. Бегу к выходу и решительно отталкиваю от себя дверь. Солнце в меня вонзается яркими стрелами. Такое яркое, такое теплое. Я не видел такого солнца уже несколько недель, и оно выглянуло сейчас. В тот момент, когда Ари перестала дышать.
– К черту, – лицо перекашивает от боли, – к черту все, наплевать.
Я иду по улице. Бегу по улице. Уношусь все дальше от того, что прорывается внутрь и разрывает на куски. Я уношусь от друзей, от правды, от воспоминаний, которые должны были стали чем-то хорошим, но все это дерьмо, смысла ни в чем не было, я не постиг план Мойры, не понял мотивов Ноа. Люди на моем пути умирали несправедливо. Они умирали жестоко. Мы сражались за каждого, но проигрывали. Да мы только и делали, что падали и вставали. Опять падали и опять вставали. Но больше нет сил вставать. Ради кого?
Судорога сжимает легкие, я спотыкаюсь и в исступлении валюсь на колени. Я ведь... Я ведь до сих пор чувствую запах ее кожи. Вижу цвет ее волос и глаз. Я слышу ее смех.
Горблюсь и зажмуриваюсь изо всех сил, и мне внезапно кажется, что со спины меня обнимают ледяные руки. Но я не оборачиваюсь. Не оборачиваюсь, потому что знаю:
– Там никого нет.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АРИАДНА МОНФОР
Я наконец-то дотягиваюсь до руки Ноа Морта. Его пальцы теплые, что противоречит всем нашим знаниям о Смерти. И еще его руки надежные. Он помогает мне встать на ноги и тихим, ровным голосом отрезает:
– Мне очень жаль.
Мне нечего ответить. Разве я заслуживаю сожаления? Вряд ли.
– Ари? – Я невольно оборачиваюсь и вижу свое тело, которое лежит в руках Мэттью. Его брови сходятся на переносице. – Ари? Что ты...
Парень замолкает, округлив синие глаза, а я зажмуриваюсь: мне не жаль себя. Увы, я заслужила все то, что со мной случилось. Но они не заслужили. Мэтт, Джейсон. Мои тети. Хэрри. Все эти люди просто пытались помочь мне, просто поступали по совести. И теперь почти все они сломлены, а Норин...
Мои губы дрогают, и я яростно стискиваю
– Ари, скажи что-нибудь! – Просит Мэтт, а я отворачиваюсь.
Поднимаю взгляд на Ноа и быстрым движением смахиваю с глаз пелену.
– Ты пришел за мной.
– Я пришел к тебе, – исправляет он.
– А есть разница? Впрочем, неважно. Я готова.
– К чему?
– К путешествию в небытие.
Мой голос резок и спокоен, что не приходится Морту по вкусу. Мужчина наклоняет голову в бок и сплетает на груди руки. Смотрит на меня, изучая, а я повожу плечами:
– Что?
– Ты ведешь себя иначе. Пытаешься притвориться, словно тебе не больно. Зачем? – Я понятия не имею, что это у него за выражение на лице: мол, ты моя дочь, и мне ничего не стоит разузнать правду, но у нас не та ситуация и не те отношения, чтобы опуститься до исповедей и признаний. – Я слышу твои мысли. – Подмечает Ноа, и я недовольно свожу брови. Черт. Совсем забыла.
– Давай как-нибудь без этих фокусов.
– Ари, я не узнаю тебя, – поражается Морт. – Ты только что лишила себя жизни, но в твоем голосе столько сарказма и злости... Пожалуй, я давно с подобным не сталкивался.
– Рада, что еще способна удивлять, – ядовито отшучиваюсь я.
– Прекрати.
– С чего вдруг? Ты мне папочка, что ли?
Ноа сводит брови и прожигает меня взглядом, который проникает внутрь моих ребер и ошпаривает легкие, будто кипятком. Я начинаю нервно кусать губы.
– Что? – Всплескиваю руками. – Мертвецы скоро выстроятся в очередь.
– Зачем ты это делаешь?
– Что делаю?
– Ты знаешь, что.
– Тик-так, информация для отставших от жизни бессмертных волшебников: я от тебя только одну способность переняла, и это не умение читать мысли. Так что...
– Ты злишься? – Ноа с интересом сужает глаза. – Или это страх?
Он придвигается ближе, а я с напускной уверенностью вздергиваю подбородок.
– Пытаешься понять людей? – Отхожу назад. – Плохая идея.
– Я пытаюсь понять тебя. – Ноа Морт оказывается рядом. – Почему ты огрызаешься, ведешь себя так, будто я твой враг? Ариадна, посмотри на меня.
Не хочу. Я невольно перевожу взгляд на Мэтта. И мне становится чертовски больно. Я чувствую, как колени подгибаются, но стою ровно. Стою, потому что заслужила. Стою, потому что должна в полной мере испытать этот огонь, этот кипяток. Мэтт плачет. Я вижу его слезы, и в груди у меня что-то вспыхивает, переворачивается. Я судорожно выдыхаю.
– Ари...
– Что? – Порывисто оборачиваюсь и гляжу в шоколадные глаза отца. Руки не просто сжимаются в кулаки, они немеют от боли, но я продолжаю неистово сжимать их. – Что ты хочешь услышать, что я должна сказать?
– Умирая, люди обретают покой.
– Поэтому Хэрри вернулся совершенно другим человеком? Такой у тебя «покой»?
– Твой друг – обычный человек. Обычные люди умирают. И все.
– Не понимаю.
– Смерть – это тишина, Ари. Пустота. Люди умирают, и на этом все заканчивается. А твой друг пробыл за чертой какое-то время и вернулся: вернулся с воспоминаниями. Такое не проходит бесследно. Для меня минуты – это часы, а для него секунды – целая вечность. Хэрри пробыл в темноте, в тишине почти целую жизнь, и он не мог проснуться прежним.