Смертельное наследство
Шрифт:
Они спорили по этому пункту до тех пор, пока Аккерман не согласился переслать факс с проектом договора в лондонское отделение ЮКБ. Том дал ему тридцать минут на составление бумаги и пересылку, так как ему требовалось примерно полчаса, чтобы доехать на такси от Кенсингтон-сквер до Сити.
Забираясь в такси, Тому вдруг пришло в голову, что он ведет рискованную игру на деньги Ирландской республиканской армии. Но ничего при этом не почувствовал, и, когда подписывал договор, рука у него не дрогнула.
Ульм, напротив, испытывал в этот момент даже слишком много чувств, поскольку для директора цюрихского банка данная сделка являлась весьма значительным событием. Во-первых, он ощущал приятное возбуждение при мысли, что обладает инсайдерской информацией другого крупного банка. Во-вторых, его обуревала жадность, так как он надеялся
Последние восемь часов Ульм проверял и перепроверял информацию по положению фунта на рынке, дабы удостовериться, что ничего не упустил из виду. Даже переговорил на всякий случай со своими валютными экспертами. Они не имели по фунту новых сведений, но считали, что его рост вряд ли возможен. Потом глава отдела финансовой разведки довел до его сведения три важных бита информации. В одном разведывательном рапорте говорилось, что хозяева банка Клейтона удвоили сумму фьючерсных продаж фунтов, доведя ее до полумиллиарда. Во втором рапорте говорилось о продажах отделения того же банка в Цюрихе, реализовавшего за швейцарские франки шестьдесят миллионов фунтов. Необычным являлось то, что цюрихское отделение банка Клейтона осуществило продажи через ЮКБ, чего раньше не наблюдалось. Ульм предположил, что точно такие же контракты реализуются и по всему рынку. В третьем рапорте приводилась ксерокопия статьи из свежего выпуска «Уолл-стрит джорнал». В ней респектабельный экономический обозреватель Мел Горовиц писал о возможном усилении влияния евро на трансатлантическую торговлю, а в небольшом заключении упоминалось о циркулирующих в последнее время на валютных рынках непроверенных слухах о крупнейших продажах фунта стерлингов. «Если Британия собирается перейти на евро, — писал, в частности, Горовиц, — то в таком случае имеет смысл девальвация фунта. Премьер-министр Великобритании, без сомнения, примет к сведению печальные последствия вхождения своего предшественника в Объединенный европейский рынок с явно переоцененным фунтом».
Чутье финансиста говорило Ульму, что он на верном пути и настало время решительных действий.
Джеф Ленгленд сделал так, как просил Том. Он понимал, что у него нет выбора. С тех пор как они расстались в «Реформ-клубе», его снедало чувство вины. Сначала он обвинил во всем свою жену — зачем, спрашивается, она давила на него, — но позже пришел к выводу, что виноват только он один: предал своего друга из страха перед безработицей и бедностью. Вскоре, однако, выяснилось, что Том все делал правильно. Тот не только заработал солидный куш, но и заплатил за них обоих. Оглядев свой офис, Джеф вдруг ощутил странную отчужденность от всего, что его окружало. Полдюжины других агентов по продажам — все по национальности швейцарцы, младше его лет на десять — смеялись и весело болтали, но Джеф больше не слышал их. Лишь видел радостное выражение их лиц. Ничего удивительного, подумал Джеф. Этих ребят здесь все устраивает. Они пришли сюда неизвестно откуда и неизвестно куда отсюда уйдут. Их жизни не посвящены целиком и полностью банковскому делу, как его собственная. Но одновременно его посетила мысль, что все, чем он сейчас занимается, ему совершенно чуждо, а тот мир, который Джефу близок и где он всегда хотел находиться, для него недоступен.
Не сказав никому ни слова, Ленгленд вышел из офиса и спустился на лифте в подземный гараж. Фары его «БМВ» мигнули, когда он отключил сигнализацию. Джеф открыл дверцу и уселся за руль. Выехав из гаража в темный туманный Цюрих, он некоторое время бездумно катил не разбирая дороги — как говорится, куда глаза глядят. Лишь минут через десять он осознал, что едет в южном направлении по автобану, проложенному по западному берегу Цюрихского озера. Добравшись до Линтского канала, он съехал с трассы и включил «дворники». Снова пошел снег, и падавшие с неба хлопья были куда заметнее на узкой деревенской дороге. На южном берегу Валензее он увидел пригородный ресторан, построенный в традиционном стиле. Его современность выражалась лишь в больших, во всю стену, окнах. Ленгленд повернул руль, въехал на парковку перед рестораном, затормозил и некоторое время сидел без движения, поглядывая на яркие огни заведения. Сквозь подернутое инеем окно
Но нет, сказал он себе в следующую минуту, все бессмысленно и бесполезно, так что нечего и рыпаться. Выхода нет.
Выбравшись из машины, Джеф побрел по отлогому берегу к озеру, загребая ботинками мягкий пушистый снег. Оглядевшись, он подумал, что при падающем снеге не видно границы между берегом и водой, но природа помогла ему найти ответ на этот вопрос, поскольку в следующую секунду у него под ногами хрустнул тонкий лед и ботинки наполнились водой. Ленгленд продолжал брести вперед, пока не оказался в воде по колено, после чего остановился. Ему вдруг показалось странным, что он совершенно не чувствует холода. Потом он посмотрел на часы «Ролекс» и коротко улыбнулся при мысли, что они водонепроницаемые. И пошел дальше в белесую тьму — одинокий, свободный, не обремененный ни привязанностями, ни долгом.
Во вторник, когда евро стараниями спекулянтов упал на несколько пунктов, Ульм издал распоряжение о продаже одного миллиарда фунтов стерлингов за евро. Он считал, что валюта его страны в настоящий момент стоит слишком высоко, чтобы можно было нажиться на ее приобретении.
Часом позже эту сделку обнаружил на рынке «Дойчебанк». Его сотрудники не знали, чем она вызвана, и продолжали пристально следить за развитием ситуации. Примерно в это же время о серьезных продажах фунта узнали и швейцарские банки, которые не захотели остаться в стороне. «Креди Сюисс» продал пятьсот миллионов, а «Ю-би-эс» — примерно половину этого объема. Так как такого рода спекуляции для Цюриха были редкостью, новость получила широкое распространение. Через два часа «Дойчебанк» продал за евро два миллиарда фунтов стерлингов, и к тому времени, когда рынки в Нью-Йорке закрылись, европейская валюта взлетела до облаков.
В среду британское правительство, подвергшееся настоящей осаде со стороны средств массовой информации, выпустило официальное заявление: «Никаких реальных оснований под слухами о намечающейся девальвации фунта стерлингов нет. Правительство ее величества не собирается также осуществлять переход на евро, по крайней мере при существовании нынешнего парламента». Это положило конец продажам фунта и панике на рынке, но к концу торгов во вторник перешло из рук в руки не менее тридцати миллиардов фунтов стерлингов.
Шпеер вышел из отеля и двинулся медленным шагом по покрытым снегом улицам в направлении Мариенплац. День был расписан у него чуть ли не по минутам, но в это солнечное февральское утро созерцание старинных узких улочек в исторической части города, заполненной, несмотря на раннее время, туристами и пешеходами, доставило ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
Генриху недолго кружила голову выпавшая на его долю удача. Как только пришло известие, что Моралеса прикончили конкуренты из Кали, Шпеер задался вопросом, каким должен быть его следующий шаг. В распоряжении Генриха оказалось состояние размером почти в семьдесят миллионов долларов, которому, однако, угрожали притязания со стороны Салазара. Шпеер уже предпринял все необходимые шаги, чтобы пристроить эти деньги на новом месте, но его глодали сомнения относительно того, как быть дальше, ибо Прачка был известен своей алчностью и жестокостью. Так что Шпееру предстояло или вернуть деньги, по крайней мере их часть, или всю оставшуюся жизнь скрываться и дрожать от страха.
И вдруг пришла одна радостная новость — о гибели Джо Салазара. Фортуна вновь оказалась благосклонной к Шпееру — возможно, потому, подумал Генрих, что ему на роду написано преуспеть на земле своих предков.
Убийство нью-йоркского банкира окончательно оформило его статус богатого человека, и с этой новой реальностью ему предстояло свыкнуться.
Профессионалы, которым он доверил реализацию движимого и недвижимого имущества Моралеса — а ныне его собственного — в Америке, продвигались вперед с умеренной скоростью. Продать облигации и ценные бумаги и забрать депозиты не составляло труда. Другое дело — недвижимость. Ее превращение в наличные требовало времени. Но Шпеер не хотел ждать, дабы избежать всякого риска, и велел своим агентам продавать недвижимость за любую приемлемую цену, даже игнорируя лучшие возможности в неопределенном будущем. Это помогло, и в скором времени ему один за другим стали приходить чеки таких финансовых учреждений, как «Меррилл Линч» и «Морган Стенли», считавшихся самыми надежными и респектабельными из всех ведущих американских банков.