Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне

Купер Белтон Янгблад

Проезжая через мост — новой постройки, арочный, из стального профиля, с железобетонным полотном, — я обратил внимание на оставленные взрывами снарядов оспины по левой стороне конструкции. Но, судя по всему, стальной каркас не пострадал, и я решил, что мост выдержит и наши танки.

Штаб Движения Сопротивления разместился в Центре города, в подвале рядом с ресторанчиком. Вокруг здания были расставлены часовые с немецкими винтовками. В дополнение к этим «пукалкам», которыми охрана страшно гордилась, я заметил у многих американские карабины и «томми-ганы». Большинство часовых носило американскую полевую форму — должно быть, им сбрасывали ее с самолетов.

Меня проводили

в рабочую комнату. По стенам были развешаны карты, на которых отмечалось расположение всех известных штабу подразделений в округе — как вражеских, так и союзных. Особенно яркое впечатление на меня произвела командир французов — рослая, коротко стриженная и очень симпатичная блондинка. Комбинезон пехотинца сидел на ней как влитой. На жаргоне учебного лагеря Кэмп-Полк ее охарактеризовали бы как «ничего себе сладкую цыпу». Ситуацией она владела полностью и могла в точности рассказать, что и где происходит. Я также обратил внимание на то, что несколько радиостанций поддерживали постоянную связь с другими ячейками движения Сопротивления.

3-я бронетанковая дивизия, прибывшая в Монс прошлым вечером, натолкнулась на немецкие части, совершавшие последний, отчаянный рывок в попытках отступить через Монс — одну из ключевых точек по дороге на Шарлеруа и Ахен (Аахен). Теперь дивизия с жестокими боями пыталась вырваться из окружения…

Командир сообщила мне, что, если не считать моста перед городом, нам предстоит пересечь лишь узкие ручьи и все мосты на дороге целы. Я искренне ее поблагодарил, потом вернулся к машине, и мы двинулись обратно.

Сержант Деверс встретил меня на вершине холма, откуда с замаскированной позиции наблюдал в бинокль за опушкой леса на западе. Никакого движения он не заметил и заключил, что засечь нашу колонну немцы не сумели. Я приказал ему собрать исполняющих обязанности командиров танков на инструктаж.

Нам предстояло проехать через Мобеж и двигаться дальше на Монс. Я объяснил, что отрезанная дивизия отчаянно нуждается в наших танках. Поскольку на гребне холма наши танки будут видны немецким наблюдателям в лесу, я приказал танкистам развернуть орудия налево и быть готовыми открыть огонь, если они заметят передвижение противника. Нашей целью было доставить машины на передовую, а не ввязываться в бой с изолированной группой немцев.

Мы уже готовы были тронуться с места, когда на дороге за нами, перевалив предыдущий холм, показалась колонна мотопехоты. Возглавлял ее генерал на джипе, на его погонах было по одной звезде [50] . Поравнявшись с нами, колонна остановилась.

Мне было не особенно по душе отчитываться перед какой-то высокой шишкой. А первое, чего потребовал сообщить ему бригадный генерал Уаймен, заместитель командующего 1-й пехотной дивизией и командир 26-й полковой боевой группы — это кто здесь главный и что мы тут делаем.

50

Бригадный генерал. (Прим. ред.)

— Лейтенант Купер, сэр! — отчеканил я, шагнув к нему и по-кадетски молодцевато отдав честь. — Офицер связи отдела снабжения, Боевая группа Б, 3-я бронетанковая дивизия.

Генерал поинтересовался, с какой стати первый лейтенант командует целой оперативной группой. Я объяснил, что перед ним не оперативная группа, а всего-навсего танковое пополнение, и мы пытаемся как можно скорее добраться до Монса, в нашу дивизию. Еще я рассказал ему о своей встрече со штабом Сопротивления в Мобеже, о группе немцев, предположительно

засевших в лесу, и о положении нашей диви зии, а также добавил, что мост в Мобеж можно пересекать без опаски — я сам это только что сделал.

Генерал Уаймен спросил, может ли моя танковая группа эффективно действовать в бою. Я ответил, что машины не имеют друг с другом радиосвязи, но командиры могут общаться знаками, и при необходимости мы можем дать бой.

Уаймен приказал установить оборонительный периметр вокруг перекрестка и ждать дальнейших приказов. Он назвал мне имя командира саперного батальона, стоявшего в деревушке в полутора километрах от нас, и пообещал, что сообщит тому о нашем положении. По словам генерала, этот перекресток был достаточно важной точкой на коммуникациях корпуса, чтобы немцы могли попытаться его захватить.

Генерал заявил, что у него нет времени выбивать немцев из леса — он должен немедленно продвигаться к Монсу, на выручку нашей дивизии. Вместо этого он решил вызвать поддержку с воздуха. Обернувшись к своему адъютанту (тот уже развернул карту на заднем сиденье джипа), Уаймен отыскал позицию в лесу и передал координаты офицеру-авианаводчику в разведмашине, чтобы тот запросил по рации воздушный удар. Потом колонна двинулась дальше.

Шесть P-47 прошлись кругом над лесом, определяя цель. Должно быть, они узнали нашу колонну — самолеты покачивали крыльями, второй раз заходя в сторону леса. Я понял, что немцам конец. Один за другим истребители с ревом заходили на цель, открывая шквальный огонь из восьми своих крупнокалиберных пулеметов. На высоте около трехсот метров они сбросили бомбы и принялись набирать высоту для второго захода.

Лес буквально вскипел огнем и дымом. В воздух взметнулись осколки металла — возможно, это были остатки немецких машин, но, учитывая расстояние, я не был в этом уверен. Из леса повалили немецкие солдаты. Они бежали на юго-запад, но вверх по холму к нам не направился ни один. Весь удар занял две минуты и состоял из шести бомб и одного-двух заходов пулеметами, но было очевидно, что противнику нанесен сокрушительный удар.

Я приказал сержанту Деверсу отогнать танки с дороги и установить круговой оборонительный периметр на дальнем склоне. Покуда мы ожидали сообщений от генерала Уаймена, к нам присоединилась еще одна подошедшая с юга колонна. Это оказался лейтенант Картер из роты «Би» и его ремонтный взвод с последнего СПАМ. Они закончили свою работу и направлялись к передовой, чтобы присоединиться к дивизии.

«Расти» [51] , как прозвали Картера его товарищи-лейтенанты, был простым деревенским парнем из луизианской глубинки. Если верить его словам, он был самым настоящим ковбоем. Во всяком случае, до него я не встречал американского офицера, которому бы хватило наглости носить вместе с военной формой ковбойские башмаки.

Вопрос о том, кто из нас первым был произведен в офицеры — Расти от Линейного центра боевой подготовки (ЛЦБП), или я — через СПОР, оставался спорным. В целях определения старшинства считалось, что действительная служба для офицера начиналась в тот день, когда он являлся в штаб дивизии. Я на службу явился утром 22 июня 1941 года, Расти — в тот же день к обеду. До первых лейтенантов нас повысили в один и тот же день, одним и тем же приказом. В результате мы с Расти постоянно по-дружески препирались, кто из нас выше по званию.

51

«Ржавый». (Прим. ред.)