Смертельный архив
Шрифт:
Из дверей театра валила толпа людей – в основном женщин среднего возраста… Казалось, им не будет конца – они шли, смеялись, разговаривали… и безнадежно расходились в стороны, как ручейки от бурной реки. Нарядно одетые, в целом они походили друг на друга, как сестры, – цветная блузка, темная юбка, часто легкий шарфик на плечах, много косметики и бижутерии.
– Что такое? – заорал капитан. – Откуда? Время полдвенадцатого!
– Вон, – Харон ткнул пальцем в афишу, – читай, – в его голосе пропал всякий энтузиазм.
Звонарев уставился на плакат, освещенный
Капитан вспомнил, певец нравится матери – поет какие-то красивые и лживые слова о любви…
– Она нас перехитрила, – Димка стучал ладонью по коробке передач.
– Позвони, узнай, тут ли она! – потребовал Звонарев и открыл дверцу.
Он шел навстречу толпе, заглядывая в каждое лицо и морщась от едкой смеси запахов – духов, пота, табака, жвачки… некоторые узнавали – шарахались в стороны, как от чумного, другие удивленно смотрели на мужика с горящими глазами, хватающего за руки каждую женщину…
«Где же ты, мразь? Кто ты?» – он чувствовал: стоит ее увидеть, хотя бы мельком, – узнает. Мысль была иррациональной, нелепой, но капитаном двигал не разум – слепая, пульсирующая с каждым ударом сердца пелена застила глаза, в алом тумане проступали лица: одно, другое…
– Саня, – Звонарев почувствовал, как его взяли под руку. – Поехали! – Харон тащил его к машине.
– Позвонил?
– Да. Нашли телефон – в мусорке. Шевели ногами! – рявкнул Димка, хорошенько его тряхнув. – Нет ее, ушла! Люди на тебя косятся, вон, «трубки» подоставали!
Капитан и так знал… чувствовал. Опять ушла: теперь нужно сделать выбор – да, впрочем, какой выбор? Есть лишь один вариант…
«Мерседес», рыкнув, сорвался с места; притихшие бойцы отсоединяли рожки от автоматов, щелкали затворами, выбивая обратно ненужный патрон.
Звонарев улыбался, глядя на проносящиеся за окном фонари, – карты легли на стол: две семерки капитана против фул-хауса врага. Фишек больше нет.
Глава 39
Настя вошла – и остановилась на пороге комнаты, привыкая к темноте. В окно лилась белая лунная дорога, даря предметам мистические очертания; длинные кривые тени деревьями тянулись в разные стороны. Звонарев уставился в одну точку; не разулся, и белые кроссовки двумя пятнами горели в густом сумраке.
– Саш… – девушка осторожно села рядом; положила руку на его сцепленные замком ладони, почувствовав, как они напряжены и холодны.
– Она победила, – Настя вздрогнула: голос капитана донесся будто из ямы. – Разом убила зайцев – спишет покойников, уберет противника…
– Еще не все потеряно! – девушка придвинулась ближе. – Три дня – большой срок.
– Ты откуда знаешь про три дня?
– Видела распечатку: ты говорить не закончил, а мне на почту шло. Есть одна идея…
– Ну?
– Пока не скажу, надо обдумать, – придвинулась совсем близко, обхватила руками его шею. – Мы не дадим ей выиграть, обещаю.
Звонарев прижался щекой к ее волосам. На душе никогда не было так погано – и только присутствие
– Мы не успеем, – капитан чувствовал, как сильно бьется сердце девушки. – Если так случится…
– Да? – Настя задышала чаще.
– Позаботься о маме… и Свете, бывшей… Вдруг мразь надумает их «убрать»?
– Во-первых, это не понадобится! – в голосе не было решимости, которую так хотел слышать Звонарев. – А во-вторых, если случится худшее, смысла убивать родных нет. По всему видно, имеем дело не с полной идиоткой – не станет она рисковать напрасно.
– Все равно пообещай! – капитан немного отстранился.
– Обещаю. Если вдруг – лучшие бойцы будут дежурить возле них круглосуточно.
– Спасибо, – он снова обнимал ее, вдыхая щекочущий аромат цветов и «Шанели». Стало легче – то ли от осознания, что родные будут в безопасности, то ли оттого, что девушка, в которую он стремительно влюблялся, сидела рядом… Настя будто почувствовала – плавно запустила руку ему под рубашку, провела теплой ладонью по груди…
Харон, до этого сидевший на кухне, матерно бурча, хлопнул дверью.
Следующие два дня не принесли результатов. Работник морга не сообщил ничего нового, психиатр тоже – правда, люди Насти выяснили, что кое о чем доктор умолчал: выписал он Ермолаева за взятку, причем существенную, но откуда пришли деньги, от кого, узнать не удалось. Купюры отобрали, сняли отпечатки, пробовали выяснить по номеру, где выданы, – бесполезно. Ниточки, ведущие к таинственной женщине, оборвались.
Капитан почти не спал – лицо осунулось, резче выступили на смуглой коже скулы, волосы по вискам запорошило серым инеем. Он подолгу держал в руках пистолет, ощущая теплый пластик рукояти и опасную тяжесть матового железа; взводил и опускал на место боек, словно привыкая… до назначенного срока остался день.
Письмо – то, в котором капитан признавался в содеянном, сожалел и притворно раскаивался, – лежало в нагрудном кармане белого, подаренного Настей костюма. Иногда Звонарев ловил себя на мысли, что лучше бы тогда, на лавке чужого района, Юркова не было – быть убитым не то же самое, что совершить самоубийство. Он пытался представить, каково это – приставить к голове оружие и спустить курок… стоит ли закрыть глаза, или не надо? Больно будет? Вряд ли – убитые, которых он видел, чаще таращили удивленные, никак не испуганные глаза. Миг, секунда – и все кончится… и враг, наверное, будет улыбаться, пока капитан летит вниз, где с каждым метром становится горячее… На арфу и персональное облачко Звонарев не рассчитывал.