Смертельный лабиринт

Добров Андрей Станиславович

– Что за глупость! – возмутился Бенкендорф. – Какой ротой? Почему я об этом ничего не знаю?

– Потому что это – не ваше дело! – отрезала баронесса. – Даже когда Бонапарт взял Москву, эта рота оставалась в Обители. Просидела за стенами до той поры, пока супостат не покинул город. И Павел Петрович, и Александр Павлович приняли пост капитана «Нептунова общества», знали об Обители и поддерживали все распоряжения Екатерины.

– Даже Павел? – удивился Александр Христофорович.

Старуха кивнула.

– Значит, действительно

что-то важное, – задумался Бенкендорф.

– Важное для них, – подчеркнула Агата.

– И вы говорите, кто-то охотится за документами?

– Да. А разве это не вы?

Балтика. Пароход «Геркулес»

Умирающий Бенкендорф долго молчал, прикрыв опухшие веки.

– Предположим, все, что говорила старуха, – чушь, – прошептал он наконец, – и я мог вполне забыть про ее бредни. А ну как она говорила правду? Если оставался хоть один шанс, что она не лгала, значит, я должен был отнестись к ее рассказу с полной серьезностью, как если бы правдой было каждое слово. Ты, Лео, прекрасно понимаешь, что в нашем деле лучше переусердствовать, чем проявить небрежность.

– Точно так, Александр Христофорович, – ответил Дубельт. – Но что она хотела от тебя?

– Убедить Николая Павловича все-таки принять ее. И, вероятно, рассказать ему про все эти тайны. Я пообещал, что передам императору просьбу о встрече. И даже дам свое подтверждение в том, что встреча эта важна.

– А Николай Павлович?

– Как только я заикнулся про «Нептуново общество», император категорически запретил мне впредь поднимать этот вопрос. И все же я поручил провести тайное расследование – может, кто-то из придворных действительно дерзнул составить заговор против власти.

– Это совершенно невероятно, – возразил Дубельт, – нынешний двор – олицетворение покорности и дисциплины.

– А! – Бенкендорф едва шевельнул пальцами в пренебрежительном жесте. – Но мы никогда не можем знать точно, какие лица могут быть скрыты под масками…

– Ты кого-то нашел? – спросил Дубельт.

– Да… – едва слышно прошептал Бенкендорф. – Наклонись ко мне, тяжело говорить.

Леонтий Васильевич пригнулся к самому лицу шефа.

– Это ты, Лео, – прошелестел шепот Бенкендорфа. – Ты.

Дубельт только улыбнулся.

– Ты с ума сошел, Александр Христофорович, – сказал он негромко и быстро обежал глазами просторную каюту.

– Я говорю тебе об этом именно сейчас, – прошептал Бенкендорф. – Я раскрыл тебя, Лео.

– Ах, Александр Христофорович, ради бога!

Умирающий Бенкендорф закрыл глаза и улыбнулся – такой улыбкой, которой никто и никогда не видел на его губах – жалкой, беспомощной.

Пароход резко клюнул носом. Дубельт оперся на стенку каюты и пристально сверху вниз посмотрел в открытые глаза Бенкендорфа. Они стремительно тускнели.

Обитель

Доктор Галер устало смотрел в каменный пол.

– Прежде

чем мы пойдем туда, – он кивнул в сторону следующего зала, – может, вы расскажете, как вы догадались, что нужно нажать на голову горгоны? И почему вы решили, что в Обители именно двенадцать залов?

Луиза вздохнула.

– Вы давно были знакомы с бабкой?

– С Агатой Карловной? Чуть больше недели.

– Что она рассказала вам обо мне?

Галер пожал плечами.

– Почти ничего. Просто сказала, что вы – ее внучка и поможете пройти Обитель.

Уголки ее губ чуть дернулись вверх.

– Как вы вообще попали в ее лапы?

– Это долгая история, – ответил Галер.

– Я хочу знать.

Она резко вскочила на ноги, натянутая как корабельный канат в ветреную погоду. От былой апатии и бледности не осталось и следа. Но доктор знал, что это – обманчивое впечатление.

– Я должна знать! – крикнула Луиза, и ее голос гулко отразился эхом в зале со статуей с кентавром. – Я, в конце концов, должна знать!

– Разве баронесса не сказала вам?

– Разве топору говорят, зачем его берут в лес? – горько отозвалась девушка.

– Хорошо, я расскажу вам все, что знаю, но сначала вы объясните про серп и голову Медузы.

Луиза прислонилась к холодным камням стены.

– Это все просто. Старик – это Кронос, отец Зевса. Серп – его оружие.

– Так, – кивнул доктор.

– Кронос пожирал своих детей, рожденных Геей, потому что ему предсказали, что один из сыновей станет его убийцей, – продолжила девушка, – поэтому, когда на свет появился Зевс, Гея решила спрятать младенца и дала Кроносу камень, завернутый в пеленки. Старик проглотил камень, а Гея укрыла Зевса в пещере на острове Крит.

– А! – вспомнил доктор. – Там был барельеф с горой и пещерой!

Лиза кивнула.

– Но при чем тут коза, Афина и горгона?

– Ну! – Луиза досадливо топнула ногой. – Это же несложно! Главное – связать Кроноса, Крит и пещеру! Гея спрятала Зевса в пещере, где его вскормила своим молоком коза Амалфея. Потом, когда Зевс подрос, он принес Амалфею в жертву – в благодарность за чудесное избавление от смерти. Шкура козы была прочнее стали, и Зевс использовал ее вместо щита, когда вышел на битву со своим отцом. Именно Эгида – шкура козы Амалфеи – и защитила Зевса от страшного серпа Кроноса. Теперь понимаете?

– Шкурой кормилицы? – удивился доктор. – Но как она оказалась у Афины?

– Родив Афину, Зевс…

– Родив Афину? – перебил ее Галер. – Зевс?

– Вы что, – рассердилась девушка, – ничему не учились?

– Медицине. Анатомии… – доктор смутился. – Анатомия учит нас, что мужчина родить не может. У него нет… Простите…

Луиза пожала худыми плечами.

– Родив Афину, – продолжила она, – Зевс передал ей Эгиду. Поэтому Афину часто изображают покрытой козьей шкурой, на которую она прикрепила и смертоносную голову горгоны, полученную от Персея.