Смертельный удар (сборник)
Шрифт:
Я прошла к северному крылу здания и здесь обнаружила какого-то человека в спортивной куртке и пожарной каске. Копаясь в развалинах, он время от времени щипцами доставал что-то из золы и опускал в полиэтиленовый мешок, затем делал на нем отметку и, перед тем как повторить процедуру, бормотал что-то в карманный диктофон. Меня он заметил только тогда, когда, завидев что-то многообещающее, чуть изменил свой маршрут. Однако, прежде чем подойти, он положил очередной результат раскопок в пакет, пометил его и опять пробормотал что-то в диктофон.
– Что-нибудь потеряли? – спросил он очень доброжелательным
– Потеряла ночной сон. Один человек… моя родственница… жила здесь; она заявилась ко мне среди ночи.
Он поджал губы, видимо, обдумывая мои слова.
– Но в таком случае… что вы здесь делаете?
Я пожала плечами.
– Сама не знаю. Наверное, хотелось просто убедиться… увидеть собственными глазами. Убедиться, что гостиница в самом деле сгорела, прежде чем приниматься за поиски другого жилья для нее. А вы что здесь делаете? Можно подумать, что вы пытаетесь откопать какие-то ценности.
Он рассмеялся, лицо утратило настороженность.
– Знаете, в какой-то степени вы правы.
– Вы из пожарной охраны?
– Нет, из страховой компании.
Ах да, я так погрязла в выяснении отношений, что даже не поинтересовалась, от чего произошел пожар.
– Это поджог? – спросила я.
– Пока я просто собираю кое-какие образцы. Для нашей лаборатории.
Я улыбнулась ему.
– Правильно делаете, что не доверяете мне. Мало ли кто может бродить тут после этакого пожарища. Я – Виктория Варшавски, частный детектив. Иногда провожу расследования и для страховой компании «Аякс», когда не рыскаю по городу в поисках жилья для тетки.
Я достала из сумки визитную карточку и протянула ему. Он вытер бумажной салфеткой вымазанные сажей руки, и мы обменялись рукопожатием.
– Робин Бессинджер, – представился он. – Работаю в компании «Аякс», в отделе поджогов и мошенничеств. Знаете, я никогда о вас не слышал.
Это меня не удивило: в «Аяксе» шестьдесят тысяч служащих, работают по всему миру; никто не может знать всех. Я объяснила, что моя работа была связана с несколькими страховыми или перестраховочными исками, и назвала ему имена, которые он, по всей вероятности, мог знать. Тут он перестал сомневаться и заявил, что следы поджога налицо.
– Я мог бы показать вам место, где поджигатели вылили горючую смесь, но туда нельзя без каски; это в самом здании – опасно.
Я изобразила сожаление, что не могу воспользоваться его любезностью.
– А что, владелец отеля купил недавно дополнительную страховку? – спросила я. – Почему вы вообще заподозрили поджог?
Он покачал головой.
– Не знаю, я еще не видел его страхового полиса. Просто меня попросили заняться этим поскорее, пока не набежала толпа и не растащила все мои улики… Надеюсь, вашей родственнице удалось вынести свои вещи – здесь мало что уцелело.
Черт, а я даже не спросила у Элины, есть ли пострадавшие. Робин сообщил, что в случае, когда есть жертвы, делом занимается Управление по борьбе с преступностью совместно с Управлением по расследованию поджогов и взрывов.
– Кстати, без разрешения или специальных документов здесь нельзя парковаться. Жизнь показывает, что поджигатель нередко возвращается
Я очень на это надеялась. Но очень скоро выяснилось, что оптимизм мой не что иное, как результат моего крайнего невежества в этой области. Я начала поиски с Бюро по экстренному расселению в южном Мичигане. Там была длиннющая очередь. Женщины с детьми всех возрастов, старики, что-то бормочущие себе под нос… Женщины беспокойно прижимали к себе чемоданы или скудные пожитки. В общем, безбрежное человеческое море, выплеснувшееся на улицу в результате какого-то кризиса или несчастья, вроде вчерашнего.
Голые стены, высокие конторки для служащих – все это наводило на мысль о советских концентрационных лагерях. В комнате не было ни единого стула…
Я встала в очередь за женщиной лет двадцати на последних месяцах беременности. На руках у нее был совсем маленький ребенок; другой, постарше, по-видимому только начавший ходить, держался за ее юбку и хныкал. Я предложила помочь – подержать младенца или поиграть с тем, что постарше.
– Спасибо, не надо, – ответила женщина мягким, приятным голосом. – Просто Тодд всю ночь не спал. Мы так и не смогли найти пристанища. Там, куда нас направили, с маленькими детьми не принимают. А денег на проезд у меня не было, и я не могла вернуться сюда, попросить другое направление.
– И что же вы предприняли? – спросила я, пораженная не столько ее несчастьями, сколько покорным, почти безучастным видом.
– Нашли скамейку в парке. Этот-то спал, – кивнула она на младенца, – а вот Тодд никак не мог устроиться.
– У вас нет ни друзей, ни родных? А что же отец ребенка?
– Он пытается найти нам пристанище, – продолжала она все так же безучастно, – но у него сейчас нет работы. Мы жили с мамой, но она попала в больницу, похоже, это надолго, и она больше не сможет платить за квартиру.
Я огляделась. В очереди стояли десятки людей, и почти у всех был такой же измученный, понурый вид, как у моей соседки. Те, что не могли победить систему, теперь ожидали от нее помощи. Да, потребности Элины – и мои тоже – отступают перед нуждами этих людей.
Прежде чем уйти, я спросила, не принести ли им чего-нибудь поесть. Я все равно собиралась зайти позавтракать в «Бергер кинг».
– Здесь не разрешается есть. Может быть, Тодд пойдет с вами, купите ему что-нибудь.
Но Тодд не захотел расставаться с матерью даже ради еды. Он плакал, крепко вцепившись в ее юбку. Я быстро вышла, побежала в кафе, взяла дюжину готовых завтраков с яйцами, сложила все это в целлофановый пакет, так чтобы не было видно, что это пища, вернулась в бюро, сунула пакет женщине и, не глядя ни на кого, выбежала на улицу. Меня била дрожь.