Смертельный выстрел
Шрифт:
— Что вы сами думаете об этом, доктор? — спросил Дюпре. — Сделайте свои выводы на этот счет.
— Говоря по правде, я не знаю, какие тут могут быть выводы… Сознаюсь откровенно, что не понимаю поведения вашего слуги; во всяком случае вы не можете не признать, что оно было весьма странно. Я говорил вам уже, Дюпре, что мне с первого же взгляда не понравился ваш талантливый слуга, а теперь я больше прежнего не доверяю ему. В то же время повторяю, что я не в состоянии понять, зачем он выходит ночью. Не может ли кто-нибудь из вас объяснить это, джентльмены?
Оказалось, что никто не мог, хотя поведение слуги Дюпре удивило всех. По соседству не было нигде никакой колонии, откуда он мог бы возвращаться ночью, скрываясь из-за боязни,
XXIV
Полковник Армстронг пригласил к себе гостей не только ради удовольствия — ему хотелось поговорить с ними о делах колонии. Вот почему, кроме его дочерей, никого из дам больше не было. По окончании обеда молодые девушки ушли в свою гостиную, устроенную в бывшем зале древнего монастыря. Эта комната, несмотря на все старания придать ей более современный вид, сохранила свой мрачный оттенок, благодаря тяжеловесному стилю архитектуры, ветхим стенам и потрескавшимся потолкам. Придя к себе в комнату, Елена села в кресло и, как обычно, задумалась. Джесси же взяла гитару и запела одну из негритянских мелодий. Она не подумала о том, какое настроение у сестры, но, заметив печальное выражение ее лица, Джесси поспешила переменить эту мелодию на другую, более веселую. Елена, тронутая вниманием сестры, поблагодарила ее слабой улыбкой. Джесси меняла одну мелодию за другой, стараясь при этом выбирать наиболее веселые и комичные, но все усилия ее пропадали даром, и ей никак не удавалось развеселить сестру. Тогда, поставив в сторону гитару, она села у ее ног и сказала:
— Слушай, Елена! Не пойти ли нам с тобой погулять? Это будет несравненно приятнее, чем сидеть в этой мрачной пещере. Луна так завораживающе светит… Пойдем полюбуемся на нее.
— Если ты хочешь, я ничего не имею против. Куда пойдем?
— В сад. Пройдемся по аллеям. Немного сыро, но это ничего. Неприятное это место… Можно подумать, что там бродят привидения. Не удивительно, если нам встретится дух кого-то из монахов или одной из их жертв. Говорят, они были очень жестокие и убивали народ… Подумать только, какие изверги! А что, если мы встретим привидение, ты что сделаешь тогда?
— Все зависит от того, как оно будет вести себя.
— Ты не боишься привидений, Елена? Я знаю… не боишься.
— Я боялась, когда была ребенком. Теперь я не боюсь ни живых, ни мертвых. Я смело встречу тех и других… Я не дорожу жизнью.
— Идем же! — крикнула Джесси. — Идем в сад. Если мы встретим монаха в рясе и клобуке, я со всех ног убегу домой. Идем!
Джесси взяла сестру под руку, и девушки вышли в патио, затем во второй двор, а оттуда через узкий проход в сад, который давно уже был заброшен. Войдя туда, сестры остановились, с любопытством осматриваясь кругом. На ясном безоблачном небе сияла луна, освещая своими серебристыми лучами пышные цветы с полуоткрытыми венчиками, издающими такой же сильный аромат ночью, как и днем. Но не цветы одни поразили так сестер; они с наслаждением прислушивались к пению «czentzontle», мексиканских соловьев. Одна из птичек, сидевшая вблизи них на ветке, громко пела свою страстную, любовную песнь, но, увидя их, сразу умолкла. Но молчала она недолго; убедившись, вероятно, в том, что ей нечего бояться посетителей, она опять запела. Сестры с удовольствием слушали пение птички, некоторые переливы казались им знакомыми. Это был пересмешник, которого они раньше слышали у себя в Штатах.
Послушав несколько минут пение, сестры двинулись дальше. Свет луны, падая на них, эффектно переливался на их белых платьях
На полдороге между стеной и домом находились остатки фонтана, вокруг которого еще остались скамьи и статуи, уцелевшие до сих пор.
— Фонтаны, статуи, скамьи в тени деревьев, — воскликнула Джесси, — всякая роскошь в саду! Святые отцы были, как видно, большими сибаритами!
— Да, это правда, — согласилась Елена. — Они, видимо, ничего не жалели для себя и со вкусом устраивали свои сады, стараясь, чтобы все кругом ласкало их взор. Вероятно, они очень любили фрукты, судя по разнообразию фруктовых деревьев, растущих здесь.
— Тем лучше для нас, — отвечала Джесси. — Мы попользуемся результатами их трудов, когда наступит сезон фруктов. Не правда ли, хорошо будет, когда все дорожки снова засыпят гравием, статуи приведут в порядок и фонтан весело зажурчит. Луи обещал мне все исправить, когда кончится сбор хлопка. О, тогда здесь будет настоящий рай.
— Мне он больше нравится таким, как теперь.
— Нравится? Почему?
— Ах, тебе не понять этого! Ты не знаешь… надеюсь, никогда не будешь знать… что значит жить только прошлым. Это место имеет свое прошлое, подобно мне… Теперь кругом сплошная разруха.
— О, сестра, не говори так! Мне больно это слышать… твои слова неверны. Прошлое улыбалось тебе… улыбнется и будущее. Да, сестра, улыбнется. Я решила сделать здесь все заново, в таком же стиле, как было раньше… лучше даже. Луи сделает это… должен сделать, когда женится на мне… а может быть, и раньше.
В ответ на веселую болтовню сестры Елена только тяжело вздохнула. Она знала, что Дюпре был настоящим хозяином, а Джесси скоро станет хозяйкой, тогда как сама она будет всегда в зависимости от них. Мысль эта мучила ее, но не потому, чтобы она завидовала богатству сестры. Имей она возможность возвратить к жизни Чарльза Кленси теперь, когда она знала, что он не изменил ей, она с радостью поселилась бы с ним в самой скромной хижине Техаса и для полноты душевного счастья ей не нужно было бы никаких великолепий этого мира.
Джесси, сказав это, двинулась дальше, а Елена молча последовала за ней. Они спустились к нижней части сада, где находилась вторая открытая площадь, также украшенная статуями. Младшая сестра повернулась к старшей и увидела на лице ее выражение беспредельного горя; догадавшись, что это она своими словами произвела на нее тяжелое впечатление, она хотела ей что-то сказать, но Елена остановила ее движением руки и подошла к двум стоявшим рядом деревьям. Это были померанцевое дерево и кипарис — эмблемы счастья и горя. Первое покрыто было цветами, на втором, кроме зелени и веток, ничего не было. Елена протянула к ним обе руки; с одного она сорвала веточку, с другого цветок. Белым цветком померанца она украсила золотистые волосы Джесси и, прикрепив в то же время веточку кипариса к своим черным, как вороново крыло, волосам, сказала:
— Цветок тебе, сестра… ветка мне. Я украсила себя и тебя, как это приличествует каждой из нас… тебя для предстоящего тебе венчального торжества, себя для хладной могилы.
Эти слова показались Джесси пророческими и точно стрелой пронзили ее сердце. Веселости как не бывало, и она, бросившись на грудь сестры, крепко обняла ее и зарыдала.
На границе каждого поселения живет не меньше двух профессиональных охотников. В их обязанность входит снабжение поселенцев медвежатиной, мясом антилопы или буйвола, дикими индейками, шкурами рыси и пантеры. Что касается белок, кроликов, то охотники пренебрегают ими, оставляя их для любителей и цветных людей. Вместе с колонией Армстронга прибыли два таких охотника. Звали их Алек Гоукинс и Крис Текер. Первый был старый, опытный охотник на медведей, второй еще новичок. Со времени приезда своего в Сан-Саба они в изобилии снабжали колонистов разным мясом, в том числе и дикими индейками. Но охотникам было этого мало, они жаждали охоты на буйволов.