Смертник

Махов Владимир

Проходя между столами, он случайно задел человека, скучающего в одиночестве.

– Извини, друг, – сказал Красавчик и заглянул мужчине в лицо.

Несмотря на голос, показавшийся смутно знакомым, его обладателя сталкер не видел никогда.

Красавчик вышел во двор, втянул в себя воздух, совсем свежий после прокуренного бара. С неба сыпалась влажная пыль.

Сталкер спустился в подвал соседнего дома, заплатил десять долларов и получил ключ от комнаты. Все как положено.

В комнате два на два метра стояли кровать и тумбочка. Больше ничего не поместилось.

Сталкер

сел, с наслаждением вытянул вперед ноги. Он не успел коснуться головой подушки, как провалился в тяжелый и глубокий сон.

Только под утро, когда внутреннее чутье скомандовало подъем, Красавчик вспомнил, где слышал тот голос, что показался ему знакомым.

Ника

– Пошли вон! – рявкнул Грек не хуже выродка.

Ника попятилась, натолкнулась спиной на Макса и остановилась. Парень, получивший удар, поспешил выйти из тесного помещения, увлекая за собой ошалевшую девушку. Она старательно закрыла уцелевшую дверь. Таким вот образом Ника старалась отделить себя от того, что осталось за ее спиной. Это удалось ей лишь отчасти – глубокая трещина змеилась по деревянному полотну.

Что-то говорил Макс, протягивая ей руку с закатанным рукавом, на котором белела повязка. Краб сидел на перевернутом ящике, обхватив себя руками, и качался, не отрывая безумного взгляда от кровоточащих царапин на ногах.

До Ники наконец дошло, чего хочет от нее Макс.

– Так ты поможешь или нет? – настойчиво интересовался он, протягивая ей под нос раненую руку.

Она кивнула и взялась за перевязку. Девушка бездумно раскручивала в обратную сторону полоску бинта, без всякой жалости отдирала ее в тех местах, где она присохла к ране. Ника меняла повязку, а перед ее глазами стояло то, что ей довелось увидеть совсем недавно.

На грязном полу под лазом лежал Перец. Куртка на животе разошлась, и оттуда, из жуткого месива плоти и крови, вываливалась наружу серая лента кишечника, тянулась по полу и уходила наверх.

Бешеными глазами на обреченного смотрел Грек. В его руке блестел нож, но он никак не мог решиться.

– Режь, – выдохнул Перец, который еще дышал.

Резать не пришлось. Послышался шум, и вся шестиметровая гирлянда кишечника, сворачиваясь кольцами, рухнула на пол рядом с отпрянувшим Греком. Вот тогда он и заорал «Пошли вон!» – страшный, с белыми глазами, блестевшими на лице, залитом кровью.

– Отмучился Перец, – тихо сказал Макс, кивком поблагодарив ее за перевязку. – Хороший был человек. Когда буду книгу писать, отдельно о нем упомяну.

Парень привалился спиной к груде ящиков в углу и закрыл глаза. В сторону той двери, за которой остались Перец с Греком, он старался не смотреть.

Единственная лампочка, вкрученная в патрон под потолком, время от времени гасла, и тогда Нике казалось, что света больше не будет. Приступы острого страха, вызванные боязнью темноты, чередовались с облегчением, наступавшим сразу после того, как лампочка загоралась снова. Потом Ника привыкла. Усталость завладела ее телом, и на эмоции просто не осталось сил.

Небольшое

проходное помещение, в котором сидели новички, было сверху донизу выложено белым кафелем. Отсюда просматривался длинный коридор, ведущий от света в темноту. При одном взгляде на бетонные стены и пол, застланный железными листами, Нике стало плохо. О том, как они будут выбираться отсюда, когда Перец умрет, она старалась не думать.

В противоположном углу сидел Краб. В его стеклянных глазах отсутствовал всякий смысл. Подвернутые штанины не скрывали белых худых ног. Кровь из глубоких царапин текла по ним, минуя грязные полосы, в которые превратились повязки, сбитые у щиколоток, забиралась в ботинки. Краб не двигался. Он смотрел себе на ноги так, словно вид крови, выступающей из ран, завораживал его.

«Вот бестолочь, – в сердцах подумала Ника. – Так и будет сидеть!»

– У тебя бинт остался? – не выдержала она.

Вместо Краба отозвался Макс, успевший заснуть.

– А? – встрепенулся он. – Кто остался?

– Спи, – успокоила его Ника. – Я первый покараулю.

– Ты гений, Очка… – промямлил он и заснул на полуслове.

– У тебя бинт остался, Краб? – шепотом спросила она. Еще не хватало тратить на него собственные запасы!

Прошло немало времени, прежде чем Краб очнулся и поднял на нее глаза – красные, с опухшими веками.

Ей пришлось повторить вопрос. Только тогда в глазах его мелькнуло понимание. Краб разлепил сухие губы и вытолкнул невнятное «да».

– Давай сюда, помогу, – зло сказала Ника. – Противно смотреть, как ты кровью истекаешь.

Она помогла, как маленькому ребенку, промыла раны раствором антисептика, наложила достаточно тугие повязки, чтобы остановить кровь. Сразу после этого Краб жадно опрокинул в рот полфляги воды, привалился виском к холодной стене и закрыл глаза. Он глубоко и ровно задышал, даже не сказав ей «спасибо».

Ника сидела на чем-то деревянном и от нечего делать всматривалась в лица спящих парней. Макс почивал сном праведника. Спокойное расслабленное лицо, размеренное дыхание.

Краб вздрагивал во сне, поджимал синие губы. По его худому, изможденному лицу, покрытому двухдневной щетиной, пробегала судорога. Это делало его еще более неприятным, чем обычно.

В наступившей тишине обостренный слух девушки улавливал любой шорох, доносившийся из соседнего помещения.

– Шей, тебе говорю! – Тихий голос, без сомнения принадлежавший умирающему Перцу, был для Ники подобен удару грома.

Послышалась возня, потом что-то упало.

– Легче, Грек. Мне… больно.

– Так?

– Да, еще здесь стяни. Туже. Пусть лучше кожа внахлест идет, чем дырка останется.

Установилась долгая тишина.

Ника лихорадочно соображала. Она пыталась себе представить, как они затолкали внутрь Перца все то, что высыпалось из люка. Вместе с грязью и мусором, со всем, что налипло на кишечник. Как можно было вместить все это в живот? Ладно – втиснули, ладно – зашивают. Но возможно ли, чтобы человек после этого жил, еще и разговаривал, да не просто так – советы давал?!