Смертник

Махов Владимир

Все это в голове не укладывалось.

– Грек, брось туда всю эту фигню. Подальше, в угол. Крысы съедят…

– Не жалко? – сдавленно прошептал проводник. – На память оставить не хочешь?

– Смешно тебе. Давно пора было от этого дерьма избавиться.

Они помолчали.

– Давно это началось?

– А я знаю? – Перец понизил голос до еле слышного шепота.

Ника осторожно поднялась. Тщательно выбирая место, куда можно поставить ногу, не опасаясь постороннего шума, она подошла к двери и прислонила ухо к щели.

– В один прекрасный

день есть и пить перестал. Только и всего. Не требовалось. Внутри, понимаешь, будто что-то чужое ворочалось.

– Почему к доктору сразу не пошел? Говорят, на ранней стадии…

– Говорят, говорят!.. Некогда было. Меня живодеры на третьем уровне в котельной обложили. Там все водой залито. А посреди оборудование валом навалено – вроде как остров получился. Живодеры воды не любят. Не знаю, может, они рассчитывали, что я сам к ним приду, когда сидеть надоест. Вот на этом острове месяц без малого я и проторчал.

– Месяц, – выдохнул Грек.

– Без малого. Видать, кто-то посвежее в наши края забрел. Снялись они всем семейством и охотиться ушли. А то сижу, бывало!.. Там свет тусклый. Эти суки нарочно проявятся, рассядутся на лестнице, щупальца вытянут и сидят не двигаясь. А потом раз – и исчезнут. Сердце в пятки уходит, жду, что они наплюют на всю свою нелюбовь к воде и с голоду ко мне полезут. Страшно до жути. У меня к тому времени из оружия один нож остался. Тискаю его в руках до боли. А толку-то от этой железки? Случись что, только и годится на то, чтобы себе по горлу резануть.

– Досталось тебе, Перец.

– Еще как. Так я, когда они снялись, долго сидел, чтобы удостовериться. Вот тогда и понял, что мне вообще ни еда, ни питье не нужны.

– Погоди, а спирт?

– Вспомнил! Я думал, забудешь. Жадность меня по старой памяти одолела. Хлебнул, так чуть вообще не сдох от твоего спирта. Таким узлом внутренности закрутило, думал, из горла полезут. А потом ничего, отпустило. Даже хорошо стало.

Некоторое время стояла тишина.

– Что делать будем, Перец?

– Ясен перец, выходить надо. Вас выведу, воздуху на поверхности глотну и назад. Здесь тоннель есть, аж за «Сталкером» выходит. Вернетесь, не беда.

– Знаешь, хватило мне этих подземных лабиринтов. Может, ближе выход есть? Я по старинке, по земле предпочитаю ходить.

– По земле – это хорошо. Но не нужно. На этом уровне тихо – выродки выше развлекаются.

– Выродки выше. А живодеры ниже…

– Были живодеры. Набрел я неделю назад на семейку. Дохлые все лежат. Те самые, что меня держали. У одного щупальце с корнем вырвано, я его хорошо запомнил. «Монолитовцы» под землей лазали и между делом семейку положили. Но и своих, конечно, оставили будь здоров.

– Одной семейкой, сдается мне, в таких катакомбах дело не обошлось.

– Не скажи. Сам знаешь, живодерам простор нужен. Может, под Выселками и другое семейство имеется, но пока до них дойдет… Наши-то матерые были, всех разогнали.

– Ты-то чего на третий уровень полез, если знал, что там живодеры?

– Для дела полез, Грек. –

Перец надолго замолчал, потом продолжил: – Дорога на Выселки только через третий уровень выходит. Выведу вас, воздуху живого напоследок глотну и на дно. Спать буду. Устал я, Грек.

– Так спи. Может, укол тебе сделать?

– Не надо мне теперь ничего… человеческого. Зона обо мне позаботится.

– Скажешь, когда пойдем. Я рядом буду.

– Ага. Эти твои видели, что со мной?

– Да. То, что ты отдельно и кишки отдельно.

– И Краб видел?

– Краб нет. Только Макс с Очкариком.

– Скажи, зашил ты меня. Живучий я очень. Вели, пусть не болтают.

– Будь спокоен.

– Да, «Патриота» бояться, в Зону не ходить.

– Юморист.

– Все равно скажи, проболтаются – убью на фиг!

Ника осторожно отошла от двери и села на прежнее место, рядом со спящим Максом.

В соседней комнате установилась тишина.

Мигала лампочка. Она загоралась, выделяла из непроглядной тьмы белые измученные лица, на долю секунды оставляла в памяти негатив и гасла.

«Так вот они какие, мутанты, – думала Ника, глядя прямо перед собой. – Те, о которых столько рассказывал Красавчик».

Она-то делила его байки на десять, относя их к разряду тех историй, что обрастают подробностями для устрашения слушателей. Все эти человекоподобные собаки с гипертрофированными глазами, превосходно видящие в темноте. Люди-змеи, с гибкими как шланги костями, позволяющими заползать в самые узкие щели.

Из того, что рассказывал Красавчик, следовало, что трансформации происходили не только с телами. Гораздо страшнее, с его точки зрения, были мутации, касающиеся иных возможностей. Существовали люди, которые могли передвигать взглядом предметы, или те, кто, подобно хозяину, улавливал мысли на расстоянии. Красавчик называл их перерожденцами.

Исходя из вновь открывшихся обстоятельств, Ника принялась заново оценивать давние разговоры. Красавчик никогда не говорил о мутациях определенного типа во множественном числе. Он вообще считал, что волна повальных биологических изменений, прокатившаяся по Зоне после второго взрыва на ЧАЭС, не имела никакого отношения к мутациям, так сказать, индивидуального характера. Со временем все эти выродки, живодеры и хозяева благополучно уйдут в небытие. Новая Зона перекроит всех, кто имеет к ней отношение. Каждая мутация строго избирательна и уникальна в своем роде.

– Обойди всю Зону, – откровенничал Красавчик в минуты благостного расположения духа. – Ты не найдешь двух одинаковых мутантов. Для чего ей это нужно – другой вопрос.

«Ей» – это, естественно, Зоне. Красавчик персонифицировал ее, но Ника не поддерживала его в этом. Такая же земля, как и везде. А то, что там нарушается ряд законов физики, значит всего лишь, что не созрели земляне для иных постулатов. Может, лет через пятьдесят…

Вот здесь фантазия ее подводила и вместо чего-нибудь обнадеживающего выдавала продолжение: «…вся земля превратится в одну большую Зону».