Смешилка — это я!
Шрифт:
— Бывает, что электрички приходят раньше, — сказал я, — особенно если нужно, чтобы они задержались… Это я замечал. Но ведь не на четверть часа. Ну, на минуту-другую…
— Так что ж это было?! — тоскливо вскрикнул Покойник. — Как тогда со скелетом? Галлюцинация?
— Не умничай, — сказал я. — Разберемся. Сегодня у нас…
Миронова подняла руку и торопливо, боясь, что ее кто-то опередит, подсказала:
— Воскресенье!
— Стало быть…
— …выходной день! — подсказала Миронова.
Я медленно рассуждал:
— А в выходные дни бывают…
— …дополнительные
— Вот именно! — согласился я. — Это дополнительный поезд. Электричка в семнадцать ноль-ноль придет. Я же сам видел расписание… На станцию!
Мы снова сорвались с места и побежали. Я мчался быстрее всех: мне хотелось первому убедиться, что это был и правда дополнительный поезд, а не самый обыкновенный, не тот, который подчиняется ежедневному расписанию.
Только Глеб пытался меня обогнать. Я понял: ему хотелось отличиться, чтобы хоть чем-нибудь искупить… Все-таки я раньше других подлетел к окошечку кассы. Желание мое сбылось. Но уж лучше бы оно не сбывалось!.. Возле окошечка висел металлический щит с колонками цифр и словами «ежедневно», «по воскресеньям», «далее со всеми остановками»… Щит был разделен на две половины: «В город», «Из города».
Я забегал глазами по расписанию.
— Вот… Конечно! Семнадцать ноль-ноль!
— Это из города, — раздался за моей спиной тихий Наташин голос.
— Как? Разве? Не может быть! — Слова вылетели у меня изо рта просто так, от волнения. Я и сам видел, что Наташа была права.
— А нам нужно было на шестнадцать сорок пять! Эта электричка как раз и ушла…
— Разве? Не может быть! Как же так?
— Следующая будет через четыре часа, — сказала Наташа. — По этой ветке поезда ходят нечасто. Совсем редко… Особенно осенью. Поэтому я и просила тебя посмотреть… когда мы приехали…
«Как же это могло случиться?!» — думал я, бессмысленно водя глазами по расписанию. Мне было стыдно обернуться и взглянуть на Наташу. Утром я поспешил… Хотел поскорее выполнить ее просьбу. О, как мудра народная мудрость, которая учит нас: «Поспешишь — людей насмешишь!»
Но никто не смеялся.
— Мы доберемся до дому не раньше одиннадцати, — сказала Наташа. — А я обещала маме в шесть или в семь… Не представляю, что с ней теперь будет. Не представляю… Как же так, Алик?
— Разве не ясно? Если б он утром внимательнее посмотрел, мы могли бы успеть, — сказал тот самый Покойник, который еще недавно прощался с жизнью в подвале. — Мы бы поторопились.
Какие жестокие сюрпризы порой подсовывает нам жизнь! Теперь получалось, что я во всем виноват. О Племяннике успели забыть. Забыли и о том, что я, подобно смелому Данко, осветил всем дорогу к спасению (этот свет ворвался в подвал, когда я подошел к щиту со словами «Опасно! Не подходить!» и отбросил его). Забыли, что я, именно я, вывел всех из подвала, подарил всем свободу и независимость! Независимость от Племянника, который бы еще неизвестно сколько держал нас в страшном плену.
Давно
Путаница с расписанием произошла утром, но казалось, что именно это было моим последним поступком, и ошибка, моя случайная утренняя ошибка, сразу как бы перечеркнула всё. Теперь помнили только о ней. Ощущение черной несправедливости больно ранило мое сердце… Но я не показал виду, что ранен!
О Глебе никто ничего не знал. Это тоже было несправедливо, ведь если бы он не попросил Племянника запереть нас, вообще не было бы никакой страшной истории. Но я не хотел позорить его. «Не делай чужое горе фундаментом своего счастья!» — учит нас народная мудрость. Так сказал папа моему старшему брату Косте, когда тот хотел пригласить в театр девушку, которая нравилась его другу. И Костя не пригласил.
Расследование еще не было завершено. Мотивы преступления не были выяснены. «Зачем? Зачем Глебу понадобилось?..» Этот вопрос жестоко терзал меня. И все же я не подал виду, что Глеб хоть в чем-нибудь виноват. Хотя делить вину на двоих всегда легче, чем принимать ее всю на себя. Глеб был рядом и, казалось, просил: «Поручи! Поручи мне что-нибудь трудное!» Он хотел искупить…
Наташа стояла возле окошка кассы и смотрела на расписание, будто все еще проверяла, надеялась… Выражение ее лица было таким, что капли дождя на щеках можно было принять за слезы. Решимость вновь овладела мной: «Я должен тут же, не отходя от кассы, что-то придумать! И осушить эти капли! Вернуть улыбку ее лицу! Да, я обязан! Тогда и она и все остальные увидят во мне спасителя: люди помнят о последнем поступке».
И тут… Идея, как яркая молния, сверкнула в моем мозгу. Но никто не заметил, потому что это было в мозгу.
Глава X, в которой слышится крик из подвала
— У вас тут есть почта? — спросил я Глеба.
— За станцией, недалеко. По ту сторону… — торопливо и старательно, как Миронова, объяснил Глеб: ему хотелось, чтобы я позабыл о его темном прошлом.
— Там есть телефонная будка? — спросил я. — Для междугородных переговоров?
— Одна будка есть…
— Нам хватит одной! — крикнул я так, что все подбежали к нам.
— Я знал, что ты придумаешь!.. Что ты найдешь выход! Такой у тебя талант! — сказал Принц Датский, который продолжал ценить чужие таланты.
— Сейчас мы помчимся на почту, чтоб спасти Наташину маму и всех наших родителей. Позвоним и скажем, что все в порядке, задержались, но к ночи будем. Глеб укажет дорогу.
— Это великое дело! — сказал Принц, протягивая свои длинные руки, чтобы обнять меня. — И, как все великое, ясно и просто: позвонить, успокоить. Это находка!
К чужим находкам он тоже относился с большим уважением. Снова все посмотрели на меня с плохо скрываемым восхищением: люди помнят о последнем поступке.