Смешилка — это я!
Шрифт:
Глеб молчал. Расследование было закончено.
И тут уж я позволил себе сказать:
— Это подлость.
Наташа покачала головой:
— Он не так уж и виноват.
— Он?!
— Конечно… Глеб был раньше совсем другим. А потом не смог отказаться от того, к чему мы его приучили. Мы сами! Он любил собак. Но мы заставили его о них позабыть…
— О, как ты добра! — крикнул я.
В пустом вагоне мой голос усилился — и все обернулись. Миронова подняла руку. Но я ей слова не дал.
— Очень страшная история… — тихо, чтобы никто, кроме нас троих, не услышал, сказала Наташа.
— Еще бы: столько часов просидели в подвале!
— Это не так уж страшно.
— Не так уж? А что же страшно?
—
— А как быть с Нинелью? — спросил я. — Вдруг некоторые родители все же поднимут шум: «Предоставила самостоятельность — и вот результат. Приехали чуть ли не ночью!» Мама Покойника, например…
— Возьмем мам и пап на себя, — сказала Наташа. — Объясним, растолкуем! Дети должны отвечать за родителей.
Это была прекрасная мысль. И все-таки я сказал, кивнув на Глеба:
— Расследование закончено, обвинительное заключение есть. По всем законам должен быть суд.
Волнение душило Глеба и чуть было не задушило совсем. Предчувствие подсказывало мне, что он вот-вот разревется или, точнее сказать, разрыдается.
— Слезами горю не поможешь, — сказал я. — Так учит народная мудрость.
— Глеб помог нам не слезами, — сказала Наташа. — Он один спустился в подвал к Племяннику, который мог бы… Неужели ты забыл, Алик? Ведь ты же сам это придумал! Как и все остальное…
Наташа посмотрела на меня таким взглядом, о котором я не мог и мечтать! В нем была благодарность. И даже… Но может быть, это мне показалось.
— Все в твоей власти! — воскликнул я. — Ты хочешь его простить?
— Нет… Я не знаю. Но по крайней мере, скажу тебе вот что… Если слабый и глупый человек жесток — это противно. Но если и смелый жесток — это страшно. Такой человек обязан быть добрым.
«Умный и смелый!»
Чтобы услышать от нее эти слова, я был бы готов просидеть в подвале трое суток. Или даже целую учебную четверть!
Послесловие
Судьбе было угодно, чтобы на этом кончилась моя первая детективная повесть.
Но предчувствие подсказывает мне, что не последняя!..
Вторая очень страшная история (еще пострашней первой!)
Покойник оживает и начинает действовать
Предисловие, из которого становится ясно, как я дошел до жизни такой (в положительном смысле!)
Вероятно, есть еще на свете люди, которые не успели прочитать мою первую «Очень страшную историю». Для них я перескажу ее содержание, непрерывно помня о том, что краткость — сестра таланта.
Это утверждал кто-то из тех, кого, как говорит наша учительница Нинель Федоровна, стоит цитировать. Но ведь сестры бывают разные: родные, двоюродные, троюродные… Так вот, краткость — родная сестра таланта. Это высказывание принадлежит уже мне!
Я решил рассказать еще много очень страшных историй. И каждая последующая будет страшней предыдущей. До чего все это дойдет — трудно себе представить. Как трудно представить, до чего дойдет сама жизнь. Которая все сюжеты мне и подскажет! В классе подсказывать запрещено, а в литературе — разрешено. Таким образом, мои очень страшные истории являются, говоря милицейским языком, документами. То есть они, говоря литературным языком, документальны.
Я и думать не думал, что моя первая детективная повесть будет напечатана в самом настоящем журнале… А потом будет издана не только, говоря патриотическим языком, на родной земле, но и в странах далеких и даже самых что ни
Но не буду попусту тратить время: его ведь, как уверяют мои родители, не вернешь. Тем более что краткость — родная сестра…
Итак, перескажу содержание своей первой повести для тех, кто ее случайно еще не прочитал и поэтому, полагаю, не знает.
Шестиклассник Глеб Бородаев очень любил собак. Он и некоторых людей тоже любил. Но неожиданно оказалось, что он — внук писателя Глеба Бородаева-старшего, который творил в нашем городе в первой половине XX века. Что именно он натворил, я не знал. Но вдруг Глеба, который раньше был весьма незаметным, сразу заметили. Для начала его избрали почетным членом литературного кружка, созданного и взращенного преподавателем литературы Святославом Николаевичем. Потом Святослав Николаевич, говоря судебным языком, стал сажать Глеба… как внука нашего знатного земляка, в президиумы. Внук без конца делился воспоминаниями о своем деде, который скончался, когда Глебу было три года, не более. Но и не менее… Потому что об этом было сообщено в «Уголке Гл. Бородаева», открытом тем же Святославом Николаевичем. Он соорудил пьедестал, возвел на него Глеба и, наверное, так устал от всего этого, что ушел на покой — пока еще не на вечный, но, по крайней мере, на заслуженный. Постепенно Глеб, прежде любивший собак и некоторых людей, всей душой полюбил себя самого. А тут как раз явилась новая классная руководительница Нинель Федоровна. Она была хорошей или, по выражению моего старшего брата, студента Кости, прехорошенькой. Тем не менее она закрыла «Уголок Гл. Бородаева» и открыла «Уголок А. С. Пушкина», тоже творившего в первой половине века, но девятнадцатого. Новый «Уголок» разместился не в уголке, а между окнами, одно из которых выходило прямо во двор, а другое — прямо на улицу.
Нинель, как мы за глаза называли свою прехорошенькую классную руководительницу, объявила, что про писателя Гл. Бородаева никогда ничего не слышала. «А еще литературу преподает!» — сказал Глеб Бородаев-младший.
Заодно Нинель пообещала закрыть в скором будущем и кружок имени Глебова дедушки: «Пусть у нас будет не кружок, а большой круг поклонников литературы!»
Тогда-то Глеб и решил вернуть себе, говоря образным языком, потерянный трон… Он придумал для этого план, полный и даже переполненный хитрости и коварства. Глеб заманил весь наш литературный кружок не только далеко за город, но и на таинственную старую дачу, которая с виду была вполне молодой. А потом он завлек нас всех в то самое подземелье, где писатель Гл. Бородаев сочинил свое нашумевшее — в нашей школе! — произведение «Тайна старой дачи». Из-за этой повести дача преждевременно и состарилась. Но ведь «Тайной новой дачи» детектив не назовешь: не звучит как-то!
Мрачная погода и душераздирающий пейзаж, которые я очень люблю, потому что они полностью соответствуют непроглядному характеру преступлений, давили на нас в тот день буквально со всех сторон…
С помощью полууголовника с добрым прозвищем «Племянник Григорий» Глеб хотел замуровать до утра весь литературный кружок и себя самого в подземном склепе. Там было все, что мне так нравится, — темнота, сырость, запах плесени и даже скелет с биркой, подаренный, как выяснилось, Гл. Бородаеву поклонниками его писательско-детективного дарования.