Смотрю, слушаю...

Бойко Иван Николаевич

— Нужно оно мне! Сами вставайте, раз возитесь!..

Женщина, поднявшись, бросается догонять непокорное животное.

Девушка поправляет прическу, потом направляется на улицу, срывает лепестки опершихся на плетень подсолнухов и, веселея на глазах, подлаживает легкий свой шаг в такт гремевшей из парка музыки.

1958

Голоса на меже

— Ой, боже мой, боже мой!.. Да что ж это делается? До каких пор меня мучать будете?..

— Не

ори! У, репнула бы ты!..

— Изведут все, на зуб положить нечего будет.

— Ге!.. Ге!.. Осточертела уже!..

— Изверги, а не люди! То быками травил, а теперь еще и корову купил!..

— Можешь и ты купить! Не заказано!

— Купила бы! Так ты со света сживаешь! Или цель такую задал? Глядишь, что беззаступная?

— А ты загороди!

— Чем я тебе загорожу? Я вот тебе загорожу! Возьму вилы да так загорожу, век помнить будешь!

— Не ори! Не ори!.. Не трогай душу…

— Есть она у тебя! Того, у кого есть душа, всех извели! Гони скорее!.. Ах ты… Я вот сейчас свидетелей назову! Все впишу в акт, хамлюга! Да гони… Люди!..

— Ге, проклятая!.. Слухай!..

— Чего тебя слухать? Проваливай скорей! И куда это милиция смотрит? Я в поле пропадаю, а тут…

— Ты не шуми, не шуми!.. Без милиции обойдемся… Давай по-умному сладим. Как в прошлом годе…

— Как в прошлом? Ха, нашел дурочку! Принес оклунок, а проел-пропил не сосчитать!..

— Да не шуми… Сговоримся… Я, может, того и запустил скотиняку… Небось слыхала, как я со своей живу?..

— Такого кутюка давно выгнать пора!..

— Одна выгонит, к другой пойду… Вашего брата — хоть пруд пруди…

— Ото ж вы и пользуетесь!.. — уже тише и сходнее. — Да ты не лапай, не распускай руки допрежь… Вот зубы на полку придется ложить через твою корову, скотиняка ты!..

— Не придется, не бойсь… — тоже тише, но уже увереннее. — Я эту самую, корову за налыгач да к тебе, любушка…

— Ой, кости поломаешь… Отчиппсь, скаженный дьявол…

Глухо, прохладно поблескивают в сизой росе огороды, сады. Над хутором, над драневыми крышами медленно, хозяйственно парит коршун — так и режет звенящие от петушиной разноголосицы тонкие струйки дымов. Но вдруг застывает на месте, складывает крылья и нацеливается вниз, в огороды, где уже криком кричат куры…

1960

Проявление характера

Все! Говорят, характера нет…

Уж он-то покажет характер!

Решил и мучается: «Разве так покажешь характер? Вот если бы проходил мимо магазина и не заглянул… Вот это бы показал!»

Пошел. А магазин — на пути.

«Так, конечно, тоже не проявишь характера! — думает. — Вот если бы зашел и не купил. Вот это бы показал!..»

Зашел. Увидел.

«Ага! Тут-то и испытать волю! Купить и в рот не взять! Вот это бы всем виден был характер!..»

Купил. Пришел домой.

«Вот и стоит. Но и характер тоже стоит. А вот если бы выпил одну и остановился. Как люди. Тогда, значит, взял себя в руки…»

Налил.

Выпил.

«Хорошо! Можно остановиться. А вот если бы на второй завязать, тогда еще лучше… Тогда я человек!..» Выпил и вторую.

«Ты смотри: еще лучше!.. А вот если бы на третьей устоять, тогда совсем здорово! Тогда и Даша примет!..»

…И очнулся, конечно, где-то на полпути к Даше, под забором…

Желудочник

На столе стояли графин и стакан. Так, для порядка. Няни каждое утро меняли воду, но больные не дотрагивались…

Однажды кто-то принес букет синих фиалок. Цветы вызвали у больных улыбки. Кто-то поставил букетик в стакан, налил воды. Цветы посвежели. Стены палаты от них поголубели, стекла окна казались прозрачнее, и в больнице стало празднично и просторно.

Но один желудочник, лысый, с тонкими вялыми руками, походил вокруг стола, покряхтел, поныл, поглядывая на нас, и выбросил цветы за окно. Пополоскал стакан. Со звонким бульканьем наполнил, медленно, косясь на нас, выпил. И так как все молчали, он опять покосился по сторонам и проговорил, скуля:

— Понатащут тут!.. Напиться не из чего!..

Мы терпели. Потому что знали — дни его сочтены…

1958

Утро на труболете

Чистый, утренне-нежный солнечный луч неслышно врывается в хату, высвечивает на простенке, между выходящими на улицу окнами, портрет — молодую, по-русски красивую, с ямочками на щеках и косами на груди хозяйку. Во дворе раздается такой же чистый, как солнечный луч, нежный, поющий голос:

— Типа, типа, ти-и-ипа!.. Ага, первый прибежал! А чего ж никого не зовешь, не приглашаешь? Вот я тебя!..

— Кут-кут-кут… — заводит петух.

— Одумался? Скучно одному есть? То-то! Кличь, кличь, голубчик… Ага, все сбегаются!.. Типа, типа, ти-и-па… Типаньки вы мои, типаньки. Ешьте, детки, ешьте…

— Слышно, как рассыпается по двору зерно, как бегают, стучат ногами куры. «Ко-ко-ко… Кр-р… Кут-кудак…»

— Чего ж ты дерешься? Ну, вылитый Петька! Тот, было, не даст спокойно поесть… Мало тебе, что ли? Вот я тебе!.. Первым в борщ угодишь, как время придет… Недаром тебе чуб выдрали! Уж я разберусь, кто прав, кто виноват… У меня таких на ферме тысячи было. Да ешьте, ешьте, не ссорьтесь, не жадничайте… Всем хватит…

Гремит по конуре цепь. «Уа-а-ам…»

— А ты чего выскочил? Выспался уже, что ли? Тоже есть захотел? А за что тебя кормить, скажи? За что? И раз не полаял! На своих злость бережешь, что ли? Соня! Чистый муженек мой! А, понимаешь, что ругаю. Стыдно? Прячешь глаза! Ну, иди, иди. Дам тебе, я добрая. Вот для тебя приготовила что — борщ вчерашний! На всю семью готовила, а тебе достался. На!..

«Мяу, мяу…»

— И ты тут как тут? Ах, хитрюга! Трешься, попрошайничаешь! Ну, вылитый Анатолий!.. Все замашки подобрал!.. С какой шкоды пришел?.. Вот, ешьте вместе…