Смуглая ведьма

Робертс Нора

— Я ничего не ожидала, но получилось вкусно. Бог мой, умираю с голоду!

Бойл видел, как по мере насыщения у нее розовеют щеки, а глаза делаются все менее ошарашенными.

Он помнил, как в лесу жар и ярость на ее лице в один миг уступили место бледности и слабости. И теперь он с облегчением наблюдал, как она становится собой. Вот она, нормальная Айона.

— А тумана на этот раз не было, — вдруг осенило ее. — До меня только что дошло: он выскочил прямо из чащи. Не знаю, как это трактовать, но нужно обязательно сказать об этом Брэнне и Коннору. И Фину. А еще

этот камень, красный камень на его шее… Под конец он уже меньше светился. Мне так показалось. А тебе?

— Не могу сказать. Мне больше его клыки запомнились. И то, как ты вмиг побелела. Я уж стал бояться, что ты съедешь с седла.

— Быть такого не может. Никогда! — Она посмеялась, накрыв его руку своей. И замерла, когда он повернул свою ладонь и крепко сжал ей руку.

— Ты меня до смерти напугала. Просто жуть как!

— Прости.

— За что, интересно, ты извиняешься? Эта твоя привычка, между прочим, меня довольно-таки раздражает!

— Я… я стараюсь исправиться.

— Нет, ты только задумайся! Мы едем верхом, умиротвоенные, довольные, я даже размечтался: вот сходим поужинать, а там как пойдет. А в следующую минуту ты устраиваешь смерч!

Он встал, собрал тарелки, о чем она мысленно пожалела: картошечки она бы съела еще.

— Не хочешь, чтобы я извинялась, не ори на меня.

— Я на тебя не ору!

— А кто тогда?

— Никто! Я просто ору. Человек — что, не может в собственном доме выражать свои эмоции так, как ему нравится?

— А в моем доме никто никогда не кричал.

— Да что ты говоришь? Ты, случайно, не в церкви воспитывалась?

Она опять рассмеялась.

— Думаю… может — если следовать твоей логике, — никому до меня особенно дела не было, чтобы кричать. А тебе, Бойл, — тебе есть до меня дело?

— Мне есть дело! Мне не все равно, сидишь ты тут или валяешься в лесу с перекушенным горлом! — Она побледнела, и он тут же стал себя корить: — Теперь ты меня прости. Правда! Я как разойдусь, у меня невесть что с языка слетает. Прости, — повторил он и нежно взял ее лицо в ладони. — Ты была такая грозная! Даже не знаю, из-за кого я больше завелся — из-за волка или из-за тебя.

— Мы прорвались — вот что самое главное. — Она положила руки поверх его. — А потом ты приготовил мне ужин и не дал мне развалиться на части. Это тоже много значит.

— Значит, с тобой все в порядке. На данный момент.

Бойл прикоснулся к ней губами, на этот раз очень нежно. Ее ладони скользнули к его запястьям и напряглись.

— Теперь я должен доставить тебя домой. — Он подался назад, но Айона продолжала держать его за руки.

— Я не хочу, чтобы ты вез меня домой. Я хочу остаться у тебя.

— Ты все еще на взводе.

— Так заметно?

Ему удалось чуть отодвинуться от нее.

— Возможно, это я сам на взводе.

— Это меня устраивает. — Она встала. — Может быть, мне это как раз и понравится. Бойл, мы с тобой вместе выиграли бой. Я хочу остаться с тобой, хочу побыть здесь, хочу с тобой в постель.

— Мне кажется… Разумнее было бы немного выждать, поговорить сначала… об этом.

— Я

думала, это я здесь много болтаю. — Она сделала движение к нему.

— Ты много болтаешь. Очень много! Но, наверное, учитывая обстоятельства… Мы можем поговорить потом, — выдавил он и заключил ее в объятия.

— Отлично! — сказала она и обняла его.

Глава 13

И снова ее подошвы оказались оторваны от пола, а губы прижаты к его губам — головокружительное ощущение. На спине она чувствовала его сжатый кулак, как будто он был готов в любой момент содрать с нее свитер, и это вполне устраивало Айону. Если бы могла изловчиться, она бы уже выскользнула и из свитера, и из всего остального.

— Нам надо… — Она не дала ему договорить, жадно прильнув к его губам.

— Где у тебя спальня? — Должно быть, где-то рядом, но если нет — сойдет и продавленный диван.

— Это… — Он пытался соображать, но в голове был один туман, и тогда он просто подхватил ее под ягодицы и приподнял вверх. Она охватила его торс ногами, руками обвила шею.

Все вокруг зашаталось и занялось огнем. Айона почти перестала воспринимать тускло освещенную комнату и беспорядок в ней, а Бойл на ходу расчищал себе путь между раскиданных вещей, неся ее на кровать с деревянными шишечками, застланную прохладными белыми простынями.

Потом ей стало и вовсе безразлично, где она — в лесу, в океане, на многолюдном городском тротуаре или на цветущем лугу. Существовал только он, груз его прижатого к ней тела, сила его нежно скользящих рук, жадный рот, ищущий и получающий свое. Только эти прохладные простыни, делающиеся все горячее и горячее, когда он стянул через голову ее свитер и отшвырнул в сторону.

В ней все было таким миниатюрным и изящным. Грудь, которая идеально легла в его ладони, руки, нырнувшие под его рубашку и гладящие его кожу. Он не был неуклюж, но с ней, такой маленькой, стал бояться себя и потому старался не спешить и действовать плавно и нежно.

Но ее бедра выгнулись дугой, пальцы впились в его напрягшиеся мышцы, еще больше возбуждая его.

Он хотел, чтобы она была голой, — простое, элементарное желание. Хотел, чтобы это маленькое тело обнажилось специально для него, оголилось и стало доступно его рукам, его губам.

Он нагнулся и потянул пряжку ее ремня. Она что-то сказала, но слова потонули в его поцелуе.

— Что? Что такое? — Если она сейчас скажет остановиться, он убьет себя.

— Сапоги. — Ее губы перемещались по его лицу, потом она стала зубами пощипывать его за скулу. — Сначала сапоги.

— Да, правильно. Сапоги. Правильно. — Он уже был как взведенная пружина и от этого впал в некоторое замешательство, но скользнул вниз, встал на колени в ногах постели и стянул с нее правый сапог. Отшвырнул. Сапог упал с резком стуком. Он потянул за левый, она нагнулась, схватила его за волосы и прижала к себе.

— Ты такой… Стемнело… Кажется, начинается дождь… Как сердце стучит… — Каждую фразу она отбивала страстным поцелуем. Когда он отбросил второй сапог, что-то затрещало и задрожало.