Смута
Шрифт:
– Это вы обманщики, явились за золотыми яйцами, но не только чужих не добыли, но и своих собственных не сумели позолотить. А у меня, у шута, все взаправду. – Кошелев быстро скинул штаны, нагнулся, и ясновельможные паны увидели в его заднем проходе яичко.
Шут взял его двумя пальцами, вынул и удивился:
– Голубиное! Я превращаюсь в голубя.
– Просто в твою задницу куриное не влезло, – сказал Вор. – В следующий раз я прикажу затолкать в тебя за такие шутки яйцо страуса.
– Будьте любезны! – раскланялся шут. –
– Ты воистину дурак, – сказал Вор. – Гетман быстро укоротит тебе язык.
Однако гетман даже не поглядел в сторону Кошелева. Он сел за стол, налил себе вина, выпил.
– Сладко ты кушаешь, государь! А войску платить нечем. Сапега за деньгами две хоругви прислал.
– Оттого, что я есть и пить перестану, денег прибудет? – спросил Вор и ударил в ладоши. – Эй, наседка! Снеси мне яичко, только не простое – золотое!
– Золотые яйца на Руси одни московские куры несут. Будете в Москве, будет вам и золото.
Заруцкий снова запел:
Не иди, невестка, дорогою,Не иди, невестка, долиноюИ стань, невестка, калиною,Будет мой сынок с войны идти,Будет калиной дивоватися…На 7 февраля 1609 года был назначен совет депутатов от всех войск с единственным вопросом – о жалованье. Вечером шестого приехал из-под Троицы Ян Сапега. В его честь у царя был ужин для самого узкого круга людей. Кроме Сапеги, пригласили Рожинского, Заруцкого, Станислава Мнишка. Вор присутствовал с Мариной Юрьевной да с шутом Кошелевым, сидевшим за отдельным столом.
– За нашу милую далекую родину, которая да воцарится на российских просторах, дабы преобразить и украсить эту дикую страну высшей красотой и божественными добродетелями!
Такую речь произнесла хозяйка России, и ясновельможные паны выпили сей тост с воодушевлением.
По молчаливому уговору о делах совета не говорили, но без политики застолье все же не обошлось. Рожинский посетовал, что зима отодвинет победу до лета.
– Мы напрасно распылили наши силы. Выход один: надо обратиться к королю Сигизмунду и попросить у него коронное войско, – сказал Сапега.
Рожинский нахмурился, и Марина Юрьевна поспешила увести разговор в безопасное русло.
– Господа! – сказала она. – Наши величества пригласили вас отдохнуть от боев и от дел государства. Все это в полной мере будет у вас завтра. Шут! Где ты? Повесели нас. Государь говорил мне, что ты искусен в гадании. Погадай.
– Я гадаю на квасной гуще. А где взять квасу во дворце? Квасок хлебают в избах.
– Вот тебе моя рука, шут! Что скажешь?
Кошелев медленно выбрался из-за своего стола, медленно подошел к стулу государыни, принял
– У тебя будет сын.
– Сын?!
– Да, будет сын.
– Я в восторге! А что еще ты мне скажешь? Буду ли я счастлива?
– Да, государыня! Ты изведаешь счастье.
– Спасибо, шут. Но, может быть, тебе открыто и самое сокровенное? Долог ли мой век?
– Вопрос жестокий, государыня. Шут обречен говорить правду. Правда такова: твой век короток.
Марина Юрьевна отдернула руку, но спохватилась и погладила шута по груди.
– Погадай и мне! – сказал вдруг казак-боярин Заруцкий.
Шут взял его за руку.
– Все через край и ничего до конца, – сказал он. – Будешь ли счастлив? Будешь. Будут ли тебя любить? Будут. Исполнится ли твое потаенное желание? Исполнится. Но не до конца. Ты хочешь знать, что тебя ждет?
– Да, – сказал Заруцкий, весело поглядывая на сидящих за столом.
– Ты умрешь страдая.
– Чтоб казак да умер покойно?! Спасибо, шут. Я доволен твоим гаданием.
Шут пошел вдоль стола и взял протянутую руку Рожинского.
– Князь, тебе надо поберечься. Твоя болезнь у тебя за плечами.
– Ты хочешь напугать нас?
– Не хочу и не желаю этого. Моя жизнь в ваших сильных руках. Я мог бы не гадать, но мне приказано, и я исполняю приказание моих господ. Твоя рука мне говорит, князь, что ты умрешь.
Опустил вялую руку Рожинского и сам взял дрожащую от напряжения руку Сапеги.
– Какая сила и ясность! Какая воля! Этой воле будут покорны многие тысячи.
– Буду ли я в Москве?
– Будешь, ясновельможный пан. Но ты не будешь у себя дома. Ты тоже умрешь.
– Довольно! – Сапега оттолкнул шута.
Шут, согнувшись в поклоне, спиной отступал к своему столу.
– А мне ты не погадаешь? – изумился Вор.
Шут поклонился, приблизился к государю, взял его руку.
– Я жду твоих вопросов, повелитель.
– Начнем с конца. Долог ли мой век?
– Увы, повелитель. Ты умрешь.
Вор расхохотался.
– Ты воистину шут! Ведь он всем сказал сущую правду, мы – умрем. Погадай Станиславу.
– Нет! – чуть ли не крикнул юный Мнишек, сжимая руки в кулаки.
– Дурак, ты и вправду нас напугал. Пошел прочь, скотина! – И царь двинул шуту кулаком по горбу.
– Каррр! Ка-а-ар! – Шут, не опуская рук, отпрыгнул по-птичьи в сторону. Он был копия ворона.
За столом воцарилось молчание.
Совет прошел, как бывает у поляков да казаков. С криками, с выстрелами в воздух, с полыхающей, как молнии, ненавистью и со всеобщим обожанием самих себя и всего польского да казацкого в себе.
К Сигизмунду назначили посольство. На вопрос о жалованье ответ держали бояре Вора Григорий Петрович Шаховской, Михаил Глебович Салтыков да Федор Андронов.