Смятение сердца
Шрифт:
— Ладно, полковник, теперь ясно, что у вас нет оснований для моего ареста. Мне кажется, газетчики буквально ухватятся за новость, что вы двое, — он посмотрел по очереди на Мейтланда и Кавано, — играли жизнями неповинных людей, жертвовали солдатами, продовольствием и амуницией, ставили под угрозу заключенный правительством мирный договор — и все это ради того, чтобы насытить личную ненависть к сиу.
— А кто поддержит ваши обвинения? — крикнул Мейтланд, в ужасе от того, что может случиться с его военной карьерой. — Она? Да она никогда не пойдет против отца! А ее репутация? Вы об этом подумали?
— Репутация,
Она повернулась к отцу, мысленно прося его положить конец происходящему.
— Попробуйте только выдвинуть обвинения против меня — и я не стану колебаться, — отчеканил Хантер, наклоняясь через стол к искаженному от злости лицу коменданта. — Пусть дело пойдет в трибунал, мне все равно!
— Одного свидетеля недостаточно, — начал тот, — к тому же, если доказать, что она — лицо заинтересованное…
— Вы очень ошибаетесь, полковник. Мой готовый рапорт лежит у Джека Морроу, который поддержит меня в случае необходимости. Если я снова окажусь в тюрьме, рапорт отправится прямо в Вашингтон. Что касается капитана Кирквуда, он человек чести до кончиков ногтей. И он не трус, как бы вы ни расценивали его действия. Неужели вы думаете, что он будет придерживаться вашей версии случившегося с мисс Кавано? Надеюсь, вы не настолько наивны. Ну, что скажете на все это, сэр?
Мейтланд вернулся к бумажкам на столе. По всему было видно, что мозг его напряженно работает. Вот он поднял ручку, нарисовал какие-то каракули и отбросил ее с видом человека, который все еще пребывает в сомнении.
Тишина висела густая, давящая, затрудняющая дыхание. Вопреки браваде Хантера, каждый из собравшихся сознавал, что слово коменданта — закон в далеком, отделенном от мира форте.
Наконец Сэйбл не выдержала напряжения. Она поднялась и подошла к столу Мейтланда, который поднял на нее вопросительный взгляд.
— Вашу жену не вернуть, полковник, — сказала она так мягко и печально, что плечи коменданта поникли. — Не вернуть и мою мать. Мне очень жаль вас, но, даже если пролить кровь каждого индейца сиу на Западе, это не заставит их воскреснуть.
Ощущение взгляда на плечах было таким сильным, что Сэйбл медленно, неохотно обернулась. И посмотрела прямо в лицо отцу — в измученное, усталое лицо, на котором застарелая боль выгравировала глубокие морщины.
Во взгляде полковника Кавано не было упрека, но почему-то она вспомнила день, когда склонялась над телом Хантера, уверенная, что больше не увидит его живым. Она вспомнила испепеляющую жажду мести, которую испытывала тогда, и в этот момент впервые до конца поняла состояние человека, потерявшего любимую жену. Сердце ее рванулось навстречу тем, кого она до сих пор считала бездушными, черствыми эгоистами.
Она разом утратила все свои справедливые доводы.
Комендант Мейтланд тяжело поднялся и прошел к окну, механически наматывая на палец испятнанную желтую ленту, в которой Сэйбл узнала завязку своего чепца. В этом чепце она очень давно — целую жизнь назад — покинула дом отца с Маленьким Ястребом на руках. После продолжительного нелегкого молчания Мейтланд повернулся, поймал едва заметный
— Что ж, — угрюмо произнес он, бросая обрывок ленты на стол и подчеркнуто медленно разрывая рапорт пополам, — ваша взяла, Мак-Кракен. Можете быть свободны.
Глава 40
Хантер и Сэйбл первыми покинули кабинет коменданта. Как только они оказались наедине в его просторной приемной, Хантер схватил ее в объятия и поцеловал долгим поцелуем истосковавшегося в разлуке человека.
— Я мечтал об этом с той самой минуты, как увидел тебя в проклятом платье с низким вырезом, — признался он, неохотно отпуская ее.
Сэйбл улыбнулась, провела кончиками пальцев по его губам, шраму на щеке, слегка влажным волосам.
— Ты был великолепен, когда бросался на полковника Мейтланда разъяренным зверем. Я только того и ждала, что ты растерзаешь его в клочья. Ладно-ладно, не хмурься, я знала, что ты так или иначе поможешь нам выпутаться.
Дверь в кабинет начала открываться, заставив ее отступить на расстояние, предписанное приличиями. Мрачная фигура Кавано появилась на пороге. Отец и дочь обменялись неуверенными взглядами.
— Отправляйся к сестре, Сэйбл.
Та уже собралась ответить отказом, но потом в глаза ей бросилось подавленное выражение его лица. У отца был вид полководца, потерпевшего поражение в решающем сражении. Так и не сказав ни слова, она пошла к выходу.
— Я бы на вашем месте перестал обращаться с ней, как с провинившейся девчонкой, — заметил Хантер.
— Несколько минут назад вы оказались победителем, Мак-Кракен, но это не означает, что отныне ваше слово будет законом всегда и везде.
Закрывая за собой дверь приемной, Сэйбл едва заметно вздохнула и покачала головой. Она надеялась, что очередная конфронтация между мужчинами ее жизни, конфронтация личного плана, закончится подписанием мирного договора.
Между тем полковник Кавано повернулся к Хантеру и принужденно улыбнулся:
— Я хотел поблагодарить вас, Мак-Кракен, поблагодарить от души, за то, что вы помогли моей своенравной дочери остаться в живых. И вот еще что. Мы с Мейтландом решили, что вам следует знать: мы оба отнеслись к происходящему предвзято, исказили его суть… ненамеренно. И мы готовы принять на себя ответственность за все, что совершили. Разумеется, против капитана Кирквуда не будет выдвинуто никаких обвинений. Вы можете быть совершенно уверены в этом.
— Я верю вам, Ричард, — ответил Хантер, смягчаясь, — и сдержу обещание не обращаться ни в газеты, ни в вышестоящие органы.
Он пошел к двери, но обернулся, услышав за спиной неуверенный оклик: «Хантер…»
— Сэйбл — зеница моего ока, Ричард, — сказал он, не опасаясь, что это прозвучит напыщенно.
Сэйбл лежала без сна, глядя в полумрак своей новой спальни. Ветер пошевеливал приоткрытые гардины, заставляя прихотливо менять форму пятна лунного света на ковре.
Тем не менее ей было душно, она ворочалась с боку на бок на мягкой перине, пока не сбросила на пол роскошное тканое одеяло. Опершись на локоть, она долго, сама того не замечая, смотрела на кучку пепла, оставшуюся от того, что было запиской Черного Волка.