Снег и виноград. О любви и не только
Шрифт:
Засияла судьбы моей линия -
Ветки графики в блестках инея.
...И теперь я боюсь до отчаяния
Неизбежности таянья.
Где
Тонкой и чуткой бумаги,
Чтоб трепетали строка за строкой
Чувств моих белые флаги.
Чувства мои, признающие плен
Вымысла, света и тени,
Так и стремятся подняться с колен,
Чтобы упасть на колени.
* * *
Мне временами кажется, что я
Уже жила когда-то, где-то.
Что это было: письма перечтя,
Я так же не заснула до рассвета.
Что я ждала, что страшно было ждать,
Что, медленно пройдя по шатким сходням,
Последним взглядом берег провожать
Я продолжала раньше - не сегодня.
Но удалось ли мне предугадать
Конец счастливый - я уже забыла...
Тревожно мне теперь судьбу пытать,
Загадывать: тогда что дальше было.
I960
* * *
Доверчивость мне детство даровало.
Мне беззащитность юность сберегла.
О, жизнь, зачем меня набаловала,
Чтоб после стукнуть так, из-за угла!
Твоя любовь цветами не дарила,
Не трепетала бабочкой
Как рок настигла, тяжко придавила,
Зажала властно в жестком кулаке.
Что - кости сломаны,
что - крылья перебиты -
О, победитель знать не хочет ничего!
Настанет срок. Предъявит счет и - квиты:
Прочь, - крикнет, - прочь,
Больное существо!
ПОСЛЕДНЕЕ
Они встретились,
как встречались когда-то давно, у метро,
и тревожно шли рядом
и думали настороженно
каждый об очень своем,
но оба думали об одном.
А вьюга, беснуясь, кинула ей под ноги
комок бумаги - словно бросился под ноги
неожиданный щенок
с пугающе беззвучным лаем.
Вздрогнув, в испуге прижалась -
древний инстинкт, роднящий все живое, -
но уже отпрянула в испуге,
и снова одна,
только еще рядом,
рядом с ним,
только в последний раз.
Прибитый вплотную к тротуару,
стоял одинокий пустой троллейбус
с плотно прижатыми к крыше усиками -
большое беспомощное насекомое
с оторванными крыльями.
И вот уже дверь его номера,
последняя дверь,
куда им войти вместе.
Безнадежно оглянулась, увидела: