Снег на кедрах
Шрифт:
— Да, — ответил Арт. — Утром я был у жены, сообщил ей. Вот беда-то!
Судья кивнул. Он сидел с суровым видом, поставив локти на стол, подпирая руками подбородок. Как всегда казалось, что он вот-вот заснет; глаза судьи напоминали глаза бассет-хаунда. Щеки и лоб прорезали глубокие морщины, брови росли густыми серебристыми пучками. Арт вспомнил те времена, когда судья выглядел гораздо бодрее. Во время фестиваля клубники он ковал подковы — в подтяжках и с засученными рукавами он работал, слегка щурясь.
— Как она? — спросил судья.
— Да не очень, — ответил Арт.
Судья посмотрел на шерифа, выжидая. Арт подобрал шляпу с пола, положил на колени и принялся теребить поля.
—
— Миямото Кабуо, — повторил судья. — И что же вы думаете найти?
— Знаете, судья, — шериф наклонился, приблизившись к тому. — У меня возникли подозрения. Подозрения, понимаете? Я вам перечислю — всего пять пунктов. Первое: говорят, что в прошлую ночь, когда все и случилось, Миямото рыбачил неподалеку от Карла. Второе: Этта Хайнэ рассказала, что ее сын и этот Миямото давно враждовали — старые распри по поводу земельного участка. Третье: есть чей-то трос, в смысле, причальный конец, обнаруженный на стопоре «Сьюзен Мари» Карла — похоже, кто-то пришвартовывался к шхуне Карла; так что я бы взглянул на причальные концы «Островитянина». Четвертое: от Уле Юргенсена мне стало известно, что оба, и Карл, и Миямото, наведывались к нему насчет покупки земли; Уле заключил сделку с Карлом. По словам Уле, Миямото ушел тогда вне себя от ярости, сказав, что потолкует с Карлом. Что ж, может, и потолковал… в море. Ну и… не сдержался.
— А пятое? — спросил судья.
— Пятое?
— Пятый пункт. Я услышал только четыре. Какой же пятый?
— Ах, да… — спохватился Арт Моран. — Дело вот в чем. Во время вскрытия Хорас тщательно осмотрел тело и обнаружил на виске глубокую рану. У Хораса есть предположение на этот счет, и оно очень даже сходится со словами Уле Юргенсена. Да и Этты тоже, если уж на то пошло. Так вот, Хорас сказал, что видел такое на войне. Что такие раны наносили япошки концами прикладов. Что япошек этих сызмальства учат владеть мечом. Хорас назвал эти приемы словом кэндо. И что рана на черепе Карла очень напоминает рану от одного из таких приемов. Поначалу я не придал словам Хораса никакого значения. Даже когда рыбаки в доках рассказали, что в ту ночь видели Миямото неподалеку от Карла, я тоже ни о чем таком еще не думал. И ничего не заподозрил. Но уже днем, когда Этта рассказала о тех стычках, что были у нее с Миямото, да еще после беседы с Уле Юргенсеном я задумался. И решил, что стоит отработать эту версию — обыскать судно Миямото. Так, на всякий случай. Только чтобы убедиться.
Судья потрогал себя за нос.
— Даже не знаю, Арт, — сказал он. — Во-первых, это поспешное заключение Хораса… рана Карла может не иметь ничего общего с ранами от ударов японских солдат… да и какое они имеют отношение к Миямото? Потом Этта Хайнэ… тут и обсуждать нечего. В этой женщине столько злобы, что к ней у меня нет ни малейшего доверия. А насчет пятидесяти рыбаков, выходивших вчера в туман… так эта братия на все способна… стоит только кому увидеть, что к косяку пристроился кто-то еще. Уле Юргенсен… Да, согласен — это уже кое-что. Тут есть над чем задуматься. Но…
— Понимаете, — перебил судью Арт, — если мы будем рассуждать слишком долго — упустим возможность. Рыбаки скоро выходят в море.
Судья подтянул рукав и прищурился, глядя на часы.
— Двадцать минут шестого. Да, правда ваша.
— У меня с собой показание под присягой, — не отступался шериф, высовывая из кармана рубашки бумагу. — Я торопился, но в нем все верно, судья. Все изложено, четко и ясно. Я хочу провести обыск с единственной целью — найти орудие убийства. Если оно вообще существует.
— Что ж, — принял решение судья. — Думаю, не будет ничего дурного, если вы
Он перегнулся через стол, приблизившись к шерифу:
— И чтобы с чисто юридической стороны все было чисто, сделаем вот что. Вы готовы поклясться, что факты, изложенные в вашем показании, верны? Клянетесь?
Шериф поклялся.
— Хорошо. Ордер у вас с собой?
Шериф вынул еще одну бумагу из другого кармана рубашки; судья развернул ее под настольной лампой и взялся за авторучку.
— Я подписываю его, — сказал судья. — Вам разрешается осмотреть шхуну Миямото, но не их дом. Никакого вмешательства в жизнь жены и детей, пока я не вижу в этом необходимости. И не забудьте, Арт, у вас ордер на ограниченный обыск. Только орудие убийства и ничего больше. Я не потерплю, если вы перевернете там все вверх дном.
— Вас понял, — ответил Арт. — Ищу исключительно орудие убийства.
— Если на шхуне ничего не найдете, утром приходите ко мне. Тогда поговорим об обыске дома.
— Хорошо, — ответил Арт. — Спасибо.
Он попросил у судьи разрешения позвонить и набрал номер участка. Трубку сняла Элинор Доукс.
— Передайте Абелю, чтобы ждал меня возле доков, — распорядился Арт. — И пусть захватит с собой фонарик.
В те времена, в 1954-м, рыбаки Сан-Пьедро видели вокруг себя всевозможные предзнаменования, такие, о которых остальные и не догадывались. Для рыбаков незримая паутина причин и следствий присутствовала повсюду; только этим они и объясняли тот факт, что в одну ночь вытянутая сеть приносила лосось, а в другую — лишь бурые водоросли. Одно дело все эти приливы-отливы, течения и ветры, и совсем другое — удача. У себя на борту рыбак никогда не произнесет слов «лошадь», «свинья» или «кабан» — так недолго навлечь непогоду, а то еще линь может затянуть в двигатель. Если положить крышку люка вверх дном — принесет шторм с юго-запада; чемодан черного цвета на борту запутает оснастку и перекрутит сеть. Те из рыбаков, кто поднимет руку на чаек, рискуют навлечь на себя гнев корабельных духов, потому как в чаек вселяются души пропавших в море. Зонт тоже не предвещает ничего хорошего, равно как и разбитое зеркало или подаренные ножницы. Только у сопливого новичка хватит ума, находясь на борту, подрезать ногти или передавать другому рыбаку мыло в руки, вместо того чтобы сначала положить его, или открывать консервную банку не с той стороны. Любое из этих действий может стать причиной плохого лова или испортившейся погоды.
В тот вечер Кабуо шел к докам с аккумулятором для своего «Островитянина»; подходя, он заметил стаю чаек, примостившихся на сетевом барабане и стабилизаторах, а также на крыше рубки. Когда он поднялся на борт, ему сначала показалось, что чаек тридцать взмыло к небу, оглушительно хлопая крыльями; однако птиц оказалось гораздо больше, с полсотни, они снялись с «Островитянина», снарядами вылетая из кубрика. Чайки покружили над всей территорией доков и опустились на водную рябь подальше от берега.
У Кабуо заколотилось сердце. Он не очень-то верил во все эти приметы, но видеть такое ему еще не доводилось.
Кабуо прошел внутрь и отодвинул крышку аккумуляторного гнезда. Загнал в паз новый аккумулятор, подвел провода и наконец завел двигатель. Подождал немного и щелкнул тумблером первой помпы, закачивая в палубный шланг воду. Стоя на краю крышки люка, Кабуо вымывал птичий помет из желобов. Чайки нарушили его душевное спокойствие, ему стало как-то не по себе. Он видел, как начали отходить другие шхуны; минуя бакены Эмити-Харбор, рыбаки направлялись в промысловые места за лососем. Кабуо глянул на часы — было уже без двадцати шесть. В этот раз он решил попытать счастья на Судоходном канале; можно было ожидать неплохой улов у мыса Эллиот.