Снег на Рождество

Брежнев Александр Петрович

— Захочу, не то заработаю… — пробурчал он и захохотал. — Мне за одни участки летом столько несут, что вам и не снилось.

Верка стояла перед ним, наклонив набок голову. Вдруг, вздрогнув, не вытирая с глаз слез, она крикнула:

— Значит, зазря комкала я их… зазря… — и, заплакав, добавила: — Тут не только ты виноват, тут и другие виноваты.

— Да ты что… с ума сошла? — встревоженно спросил ее Пред.

Ероха, закусив губы, со всей мочи наяривал «Прощание славянки».

— Побудь еще, — попросила Виолетта,

когда я помог ей забраться на край крыши, с которого она должна была вновь взлететь.

Вздрагивая от порывов ветра, она спросила меня:

— Будешь делать, как я?

— С удовольствием, но сегодня больше не могу, — и чтобы не обидеть ее, придумал причину: — У меня вызов, ну а после на заводе надо лекцию рабочим прочитать.

А если честно, то я все никак еще не мог отойти от предыдущего полета.

— Ну ладно, — сказала она.

И, всплеснув руками, вся сжавшись, она, став на одну ногу, медленно, выказывая свои красные, заштопанные чулки, приподнялась… и полетела… Нет, мне не показалось… Даю вам честное слово, она полетела. Ее полет был до такой степени естествен, что я еще долго видел перед глазами ее красные чулки.

Была отличная погода. И снег был нежный, ласковый. Снежинки долго-долго кружили в воздухе. Я шел по сугробам и думал: «Ну зачем, почему она летает?» И тут я еле успел пригнуться. Виолетта чуть-чуть не задела меня, пролетая надо мной в пяти сантиметрах.

…Не только Никифоров, но и сам председатель полюбил полеты. Обычно к вечеру, когда на небо всходила луна и появлялись звезды, он подходил к Виолеттиному дому с Веркой. Растоптав на снегу небольшую площадку и вытянув вперед руки, он поджимал больную ногу и, покачиваясь, кричал:

— Пусть для некоторых она чудачка, а для меня она что-то наподобие летающей тарелки.

— А что? — соглашалась Верка. — Если ты будешь все время думать о полетах, то тебе не только Виолетта, но и весь поселок будет казаться летающей тарелкой…

А Виолетта, выглянув из окошка, уже кричала председателю:

— Делайте как я!

— С удовольствием, — отвечал ей Пред и, с трудом удерживая равновесие, цеплялся за Верку и вместе с нею падал в снег.

— Ну почему ты над ней все время смеешься? — сердился он на Верку.

— А потому… что все это цирк.

— Ну нет, нет… ты запомни, — кричал Пред. — То, что делает Ветка, совсем не смешно.

К храму идут старушки. Все они празднично одеты. Отец Николай смотрит из алтарного окна на снежинки и, изредка крестясь, шепчет:

— Русский народ всегда ждал… До каких пор ему еще ждать?

Крест на его груди блестит. В левой руке он держит горящую свечу. Дьякон читает псалмы. Отец Николай выходит из алтаря в храм. Медленно идет по нему, кланяясь по сторонам. И вдруг видит мальчика, того самого, маленького и худенького, с узелочком в руках, который задавал ему вопрос… Отец Николай вздрагивает и сквозь слезы шепчет:

— Крошка моя… Почему я тебе правду не сказал?

А мальчик, словно поняв его, как закричит на весь

храм:

— Батюшка, вам нельзя молчать… Вам…

Голос у мальчика простужен. Он начинает кашлять. Мимо храма с шумом проходят ряженые. Слышен голос псаломщика:

— Казанской Божьей матери, Смоленской Божьей матери, Троеручицы Божьей матери… И всем Российским чудотворцам вечная слава!

— Полет снежинок лучше полета пушинок, — говорит мальчонка нищему, сидящему на паперти. Тот, перекрестившись три раза, задумчиво произносит:

— Только Богу известно, что лучше.

— Эге, дед, ты не прав… — перебивает его мальчонка. — Чай, есть что тебе рассказать, а ты все молчишь и молчишь…

Ряженые проходят мимо. Снег кружится, пляшет в воздухе, то и дело осыпая их разноцветные костюмы сказочным сиянием.

На свете ничего нет красивее снежинок. Протягивая навстречу им руки, я иду на вызовы. Передо мной недочищенные проходы к домам, острые кончики выглядывающего из-под снега штакетника, промерзшие, полузанесенные снегом поленницы дров. Точно пики, антенны в небе. Матовые сосульки, будто длинные, сказочные кисти рук, висят на уголках крыш.

Вдали лес. Перед лесом завод. Заглядевшись, попадаю в снежную яму. В ней мягко. Я не сдуваю снежинки с губ. Я пробую их на вкус. Они тают во рту, по вкусу напоминают колодезную воду. Ухватившись за ветку ели, выбираюсь из ямы. Через минуту я весь в снегу. Вот так вот, буду теперь знать, как хвататься за ветки елей. Собаки залаяли. Но потом, признав, стали с каким-то любопытством и насмешкой посматривать на меня.

Выскребя из-за пазухи три горстки снега, я отряхнулся. Поднялся ветерок, и снежинки посыпались дождиком. Поздоровавшись со мной и на ходу покуривая, меня обогнали рабочие. Они тоже, как и я, все в снегу. Один спросил:

— Премию выдадут?..

Второй ответил:

— Арнольд приехал, выдадут…

У поворота мы расстались. Они пошагали к заводу, я повернул к жилым домам. Но тут же остановился, чтобы еще раз посмотреть на них. Они шли с гордо поднятыми головами. Следы на снегу от их шагов походили на борозды. Их грудь раз в пять больше моей. Она то поднималась, то опускалась. Кудрявистый пар вылетал из их ртов. Заиндевевшая от снега спецодежда сияла серебром. Под их тяжелыми сапогами снег скрипел. Я стоял, покуда они не скрылись.

Ну, а потом снег пошел еще гуще…

Отношение жителей нашего поселка к снежинкам разное. Но как бы там ни было, большая часть людей не представляет без них жизни. Старушки со снежинками пьют чай. Школьники вырезают их из картона и украшают заборы и стены учреждений. Никифоров, положив их на стекло, подолгу рассматривал. Он все никак не мог понять, кто, мол, там, наверху, мог додуматься до такой сверхчеловеческой узорной оригинальности. Баба Клара делает из снежинок снежный квас. Для грузчика Никиты снежинки самая лучшая закуска к этому квасу. Он ловит их блюдечком, а потом слизывает языком. А Колька Киреев говорит про снежинки так: