Снег на Рождество
Шрифт:
— Вы мне поверили?
— Да! Поверил.
— И вы решились? — вдруг с каким-то отчаянием спросила она.
— В таком случае я приглашаю к себе. — Она взяла меня за руку и повела.
Она занимала полдома. Когда она зажгла свет, какое-то странное чувство охватило меня. Все стены и даже потолок в снежных картинах. Мне показалось, что в комнате, как и на улице, идет снег.
Вот засвистел ветер, а вот уже холод, протиснувшись ко мне за шиворот, заставил меня вздрогнуть. На всех картинах снег и что-то… Это «что-то» не отталкивало, наоборот, я должен в этом признаться, сильно притягивало.
— Что это?.. — и тут же встрепенулся, чтобы предупредить ее. — Нет… Нет… Ничего не надо говорить…
И в ту же секунду я увидел знакомые лица, улицы и дома. Вот сельповский грузчик, держа в вытянутой руке шапку, наяривает гопака… А вот Нинка в красивой шали до пят, обнимая Ваську, несет на коромысле воду… А вот Корнюха вручает жене, только что приехавшей с юга, снежный гладиолус.
— Надо же, Никифоров! — воскликнул я. — Какой смешной. Председатель убегает, а он скачет за ним на медведе. Ну а это я лопаю на дежурстве печенье.
Виолетта, убрав с прохода картины, провела меня во вторую комнату. То, что я увидел, меня просто потрясло. Потолка в комнате не было. Вместо него — звездное небо. К потолочному проему приставлена лестница.
— Слышите?.. — прошептала она.
Ничего не услыхав, я с удивлением посмотрел на нее.
— Это так снежинки летят… — объяснила она и, быстро поднявшись по лестнице, позвала меня.
Я, как и она, став на сохранившийся край крыши, осмотрелся. Поселковые фонари скудно освещали дорогу, а луна еще скуднее освещала их. Шумел ветер. Чтобы не отморозить руки, я укутал их платком. А чтобы не упасть, чуть наклонился.
Виолетта вытянула вперед руки.
— Доктор, делайте, как я…
Став на колени, повторяю ее движения рук.
— Доктор, догоняй… догоняй… — зовет меня Виолетта.
Я струсил.
А она хоть бы что, спокойно стала левой ногой на край, правую задрала и опять как закричит:
— Доктор, догоняй… догоняй… — и брык с трехметровой высоты в сугроб.
— Виолетта, так опасно, — кричу я в ответ. — Чего доброго, шейные позвонки свихнешь…
А она:
— Ой, как тут бесподобно… ой, как тут бесподобно… Доктор. Становись на край.
Надо же, по доброте души так втюриться!
— Ма-ма! — закричал я, с трудом став на одну ногу. — Ма-ма! — хватаю пальцами воздух, снежинки, а упора никакого…
А она:
— Ура-а… Мы уже полетели… Догоняй меня… догоняй…
Неожиданно край крыши подо мной треснул, и я вниз головой приземлился в сугроб.
Снежинки недолго падали на меня… Через минуту Виолетта прилетела ко мне.
— А ты знаешь, у тебя получается, — сказала Виолетта.
Я, в испуге пробежав одну, затем вторую комнату, что есть мочи помчался к больнице.
— Ты куда? — закричала она. — Постой…
Остановившись, я посмотрел на нее. После полета она была очень красива. Румяные щеки, нежная улыбка, губы, чуть-чуть прищуренные глаза — все в ней привлекало меня. Вот она подошла ко мне…
— Вы озябли, — заметил я и протянул ей свой платок.
— Ничего, — прошептала она и, сжав мою руку, тут же отпустила ее и зашагала в сторону дома.
Я постоял, постоял. А затем, улыбнувшись, пошагал следом.
Шел
Заметив, что я иду за ней, она остановилась. Я нагнал ее.
— Слышишь… Эти снежинки так звонят…. будто на всех колокольнях России звонят в маленькие колокола… — и, закинув руки за голову, она в задумчивости посмотрела в снежную даль.
И хотя я молчал, мне почему-то вдруг тоже захотелось вот так вот, как и она, ее взглядом, полным волнения и страсти, посмотреть туда, откуда, по ее мнению, звонили снежинки. Видимо, ее фантазия рисовала картины, картины не холстяные, а живые… «Надо же, какая натура!..» — подумал я. Хотя понимал, что внешне она не привлекательна. Ее старомодное пальтишко без пуговиц, на ногах дешевые черного цвета войлочные сапожки, видавший виды штопаный-перештопанный пуховый платок накинут на плечи, она не покрывала им голову, и он лежал на ее плечах просто так, а с варежками доходило до смешного, они были обе правые, и одна черная, другая красная.
Видимо, жила она очень бедно, а порой почти даже безденежно, кому нужны ее картины, на которых один рождественский снег, да и с ним она не могла расстаться. А ее странная любовь к снежинкам и желание летать отпугивали поселковых мужичков. Что им летающая баба, если их головы вскружены и закружены снегом, тем самым снегом, который денно и нощно валит над Касьяновкой вот уже весь декабрь.
Ну, а еще… они, конечно, побаивались ее… Уж больно была она хрупкой. Руки тонкие, носик тоненький, а личико излучало до того нежный свет, что казалось, оно было из тончайшего хрусталя, тронь его, и оно тут же рассыплется. И поэтому затевать с Виолеттой свои полюбовные штучки типа обнимки с хрустом, последующим подбрасыванием девушки в воздух, а после, опустив руки, смотреть, как она будет падать в снег вниз головой, они избегали. Мужички видели ее во сне. А ее лицо часто проступало в их домах сквозь стекла окон, и, сказочно вися в воздухе, улыбалось им и манило за собою.
Встреча с Виолеттой на улице считалась для них счастливым предзнаменованием. Увидя ее, поселковые мужички всегда с почтением кланялись ей, ибо приятно было вдруг ни с того ни с сего встретить уж очень неземную девушку. Ее ангельские глазки, ослепительно-белые пальчики и обнаженная тонкая шея поразили и меня сверхъестественной прелестью. Таких женщин я не видел даже на картинах. Я никогда не слыхал о них. Мало того, я не мог себе и представить, что они есть и даже могут встретиться на моем пути.
А как я порой ждал встреч с Виолеттой. Они часто казались мне каким-то предрождественским знамением. Ее вера в то, что снежинки могут изменить людей и сделать их лучше, не казалась мне сказочной.
Я верил ей. И я говорил ей о своей вере. И она, радуясь моему пониманию, доверяла мне все больше и больше.
— Доктор, не знаю, сколько я проживу, но мне так хочется научиться летать… Мыслями, телом, душою, все равно…
— Вы уже летаете…
— Спасибо вам, — и, взяв меня за руку, она прошептала: — Если бы знали, как я одинока… А потом вдруг, посмотрев на меня, добавила: — Мама моя в роддоме умерла. Только умерла, и я тут родилась. — А затем спросила: — Скажите, а какой сегодня праздник?