Снеговик
Шрифт:
— Харри, не пугай меня. Что произошло?
— Запри дверь на цепочку.
— Зачем это? Дверь заперта…
— Запри на цепочку! — прорычал Харри.
— Хорошо-хорошо!
Он услышал, как она что-то говорит Олегу, скрип стула и звук быстрых шагов. И почувствовал некоторое облегчение.
— А теперь расскажи мне, что случилось, Харри.
— Расскажу. Но сначала пообещай, что ни при каких обстоятельствах не впустишь в дом Матиаса.
— Матиаса? Ты что, напился, Харри? Да какое право ты…
— Матиас опасен, Ракель. Я сижу в полицейской машине,
Она помедлила. Харри молчал, не говорил ни слова, просто ждал. Потому что вдруг совершенно точно понял, что она ему верит, надеется на него и что так было всегда. Они подъехали к тоннелю в Нюдалене. На обочине серыми тюками шерсти лежал снег. Раздался ее голос:
— Ничего не вижу. Но я же не знаю, что мне нужно искать.
— Снеговика не видишь? — тихо спросил Харри.
По наступившей тишине он понял, что она вот-вот поймет, в чем дело.
— Скажи, что это неправда, Харри, — прошептала она. — Скажи, что это дурной сон.
Он прикрыл глаза. Увидел перед собой Бирту Беккер в кресле. Ракель права, конечно, это сон.
— Я положил твои часы в скворечник, — сказал он.
— Но их там не… — начала она, осеклась и простонала: — О боже!
Глава 35
День двадцать первый. Чудовище
Вздумай кто-нибудь подойти к дому, Ракель бы увидела: из окон кухни открывался вид на три стороны. Сзади дома тянулся неширокий, зато глубокий овраг, пробраться через него совершенно невозможно, особенно сегодня, когда все покрыто снегом. Она ходила от одного окна к другому, все проверяла, хорошо ли они закрыты. Когда ее отец построил этот дом — а было это после войны, — он сделал окна высоко и на каждое поставил железную решетку. Отцом владел неизбывный страх: как-то ночью под Ленинградом к ним в бункер пробрался русский солдат и перестрелял всех его спящих товарищей. Отец выжил, потому что лежал у самой двери и спал как убитый. Проснувшись, он обнаружил, что его одеяло усыпано пустыми гильзами. То была последняя ночь в его жизни, когда он спал спокойно, — так отец всегда говорил. Ракель ненавидела эти решетки. До сегодняшнего дня.
— Можно мне в свою комнату? — спросил Олег, постукивая ногой по ножке большого кухонного стола.
— Нет, — ответила Ракель. — Ты должен остаться тут.
— А что Матиас натворил?
— Харри сам объяснит, когда придет. Ты уверен, что как следует заложил цепочку?
— Сказал же, да, мам. Эх, если бы только папа был тут!
— Папа? — Она никогда не слышала от него этого слова. Только когда он обращался к Харри, но это было много лет назад. — Но твой отец в России.
— Он мне не папа.
Олег сказал это с такой уверенностью, что Ракель ужаснулась.
— Дверь в подвал! — вдруг вспомнила она.
— Что?
— У Матиаса есть ключ от подвальной двери. Что же нам делать?
— Это не проблема! — спокойно ответил Олег
— А ты откуда знаешь?
— Харри так делал однажды, когда мы играли в ковбоев.
— Сиди здесь. — Она пошла к лестнице.
— Подожди.
Ракель остановилась.
— Я же видел, как он это делал, — сказал Олег, вставая. — Останься тут, мам.
Она посмотрела на сына. Боже, как он вырос за последние годы! Скоро будет выше ее. В голосе еще различима детская капризность, но слышны уже и нотки подросткового упрямства, которое — она знала — потом станет решительностью взрослого человека.
Ракель колебалась.
— Давай я сам.
Олег говорил просительно, и она понимала, что ее согласие для него важно: он хотел противостоять детскому страху, быть как взрослый, быть как отец. Кого бы он теперь так ни называл.
— Только быстро, — прошептала она.
Олег побежал.
Ракель застыла у окна, глядя на улицу. Прислушивалась к шуму машин за поворотом. Господи, молилась она, хоть бы первым приехал Харри! Как одной страшно, как тихо вокруг.
И вдруг она уловила, что тишину нарушает какой-то еле слышный звук. Сначала решила, что он идет с улицы, но оказалось, звук раздается откуда-то сзади. Она обернулась: ничего, кухня пуста. Снова этот звук — как тиканье часов или стук пальцев по столу. Стол. Она уставилась на него. И тут увидела лужицу. Ракель медленно подняла глаза к потолку: посреди белого прямоугольника темнело мокрое пятно, а в середине пятна набухала прозрачная капля. Вот она оторвалась и упала на стол. Ракель видела, как это произошло, но все равно звук заставил ее вздрогнуть, как от внезапного хлопка по плечу.
Боже, это же, наверное, из ванной! Неужели она забыла выключить воду в душе? Вернувшись днем, она наверх не поднималась и сразу принялась готовить ужин, значит, это случилось утром. Ну надо же, как не вовремя — не когда-нибудь, а именно сейчас!
Ракель вышла в прихожую, взбежала по лестнице и подошла к ванной. Ничего не слышно. Открыла дверь: пол сухой, вода выключена. Она закрыла дверь и минуту постояла возле ванной. Потом взглянула на дверь спальни, неторопливо подошла к ней. Положила ладонь на ручку. Помедлила. Еще раз прислушалась, не едет ли машина, и открыла дверь. Она стояла на пороге и смотрела в комнату. Ей хотелось кричать, но инстинкт подсказывал, что делать этого нельзя. Надо молчать.
— Черт! Черт! — выругался Харри и так треснул кулачищем по приборной доске, что она хрустнула. — Что там случилось?
Машины стояли в огромной пробке прямо перед тоннелем уже две долгих минуты.
Ответ немедленно раздался из полицейской рации: «Авария на третьем кольце у выезда в западный тоннель возле Тосена. Пострадавших нет. Эвакуатор уже едет».
Харри поднес к губам микрофон:
— Кто там столкнулся?
— Какие-то две частные машины, обе с летней резиной, — кратко доложил голос в рации.