Снежных полей саламандры

Чернышева Наталья Сергеевна

— Я не понимаю, — сказала Ане. — Что им нужно на нашей Ласточке? Хотели бы уничтожить — так при такой мощи, что им стоило?

Дёмина откинулась на спинку стула. Сказала, вытирая руки салфеткой:

— Отличительной чертой Оллирейна является возведённое в энную степень любопытство. Они любопытны, как дети. И жестоки порой — именно как дети, которые не догадываются, что улитке, когда достаёшь её из раковины, больно. У них есть такая дисциплина, под названием «социальная инженерия». Они экспериментируют с моделями общественного устройства, им любопытно, как те или иные расы реагируют на изменение параметров своей

жизни. Особым шиком считается переформатировать общество так, чтобы след внешнего влияния остался незаметным. На Ласточке они раскачивали лодку через «мирумирников». И наблюдали. Это одна из причин, лежащих на поверхности. Но обычно причин несколько… Они, как матрёшка, прячутся одна в другую… видели матрёшку когда-нибудь?

Ане кивнула. Видела. Дома, в Цветочном, их было несколько — детские игрушки. Маленькая Ане могла складывать и разбирать их часами…

— Но какие еще причины могут быть? — напряжённо спросила Ане. — Допустим, им интересно перекраивать чужое общество на свой лад. А ещё что?

— Испытать какое-нибудь оружие, — помолчав, ответила Дёмина. — На своих полигонах они, допустим, испытывать опасаются. А вот на нас — двойная польза. Сразу можно и эффективность оценить, и нанести урон.

Ане поёжилась. Дёмина говорила чудовищные вещи. оворила, как о чём-то привычном, само собой разумеющимся. Но «мирумирники», эти святые борцы за натуральность и золотой век на природе, прекрасно вписывались в схему. Фанатики. Озверевшие фанатики. Дай им пушку, непременно выстрелят. И будет потом натуральность… в виде мёртвой планеты, лишённой всего живого. А ольры, довольно потирая лапки, скажут: а мы при чём? Мы не при чём! Это вы всё сами… Мерзкий народ!

— Вы лично с таким сталкивались? — спросила Ане.

— Я вам ничего не говорила, — отрезала она.

Ане кивнула. Ей по-прежнему было страшно от осознания масштаба проблемы. Хотелось вскочить, бежать в космопорт, лететь домой, чтобы закричать во весь голос: остановитесь! Вас используют враги! Вы убиваете то, за что, по вашим же собственным словам, сражаетесь. Остановитесь!

Глупый порыв. Начать с того, что с ограниченными правами дальше космопорта Кларенса не выпустят, и закончить тем, что «мирумирники» ничего не услышат. Фанатикам уши без пользы. Ане бесцельно крутила в руках салфетку, осознавая всю горечь происходящего и собственную беспомощность. Хотелось заплакать от отчаяния. И ведь ничего, ничего нельзя было сделать. Что она могла сделать-то?

Чтобы отогнать тоску, Ане сменила тему:

— Простите, а вы… Ну… У вас тогда получилось?

Она не назвала имени, но Дёмина всё поняла. Улыбнулась, подалась вперёд, поманила жестом, мол, наклонитесь ближе. Ане навострила ушки:

— Мы решили, что назовём её Анной, — доверительно сказала Дёмина. — Анна Гордеевна, неплохо звучит, верно?

— Ой! — воскликнула Ане. — Здорово! Но, — спохватилась она, — как же вы… Вы же на службе?

— Ну, — сказала Дёмина, — ему пришлось познакомиться с аппаратом искусственной утробы…

Ане вообразила себе это знакомство и кислую физиономию Баранникова, вопрошающего: «Но зачем! Самой же можно родить…». Прыснула в кулачок.

— Да, смешно было, — согласилась майор. — Но ведь я на службе… А к тому времени, когда отправлюсь в отставку, в любом случае уже выйду из репродуктивного возраста и никаких натуральных родов не получится

тем более. Смысл ждать столько лет, когда тот же самый искут можно арендовать уже сейчас.

— Да, действительно, — кивнула Ане. — Аргумент серьёзный.

— Вот и он в итоге понял, — ответила Дёмина. — Хотя, надо отдать должное, далеко не сразу. Упрямый!

Последнее слово она произнесла с горделивой нежностью. Губы Ане сами собой расплылись в улыбку. Хоть у кого-то жизнь удалась…

Ане вернулась в своё отделение. Ей полагалось к работе приступить только на четвёртые сутки после неудавшегося вторжения. Можно было смело идти домой после разговора с Дёминой, но Ане решила забрать кое-какие свои вещи и перекинуться словом с коллегами.

И в своём кабинете, который она делила с другим врачом, обнаружила громадный, просто до неприличия огромный, букет из красных и белых терранских роз. В розах скрывался скромный белый пакетик с прозрачной стороной. В пакетике лежал золотой браслет в виде ящерки, кусающей собственный хвост, и короткое слово, размашисто выведенное знакомым до боли почерком.

ЛЮБЛЮ

Ане чуть с ума не сошла.

Он был здесь! Он был здесь! А она где была?! Беседовала с Дёминой. Подставляла мозги под телепатический сканер инфосферы. Спасала Тивиропи. Снова беседовала с Дёминой. А он всё это время был здесь! Почему ушёл? Да вызвали, наверное. Или время закончилось, он же солдат, военный, он же себе не принадлежит!

И недоступен для вызова.

Боже!

Ане переполошила всех телепатов отделения, как врачей, так и пациентов, но добилась от них, что Игорь Жаров сейчас в ангаре зета-семнадцать. Войска уходили со станции Кларенс, и один бог знал, куда Жарова могло забросить военное счастье, и когда удастся встретиться снова.

Потом Ане металась, роняя последние остатки разума, в поисках проклятого ангара зета-семнадцать. Только бы не ушли! Только бы успеть!

Успела.

Дальше балкона для провожающих не пустили.

Нечего потому что без дела соваться в посадочную зону, да еще к военным.

Транспортные корабли стояли, гостеприимно распахнув шлюзы и вывалив из них наружу языки трапов. Солдаты организованно втягивались в нутро транспортников; где в этой безликой одинаковой массе искать одного-единственного?

— Игорь! — закричала Ане, срывая голос. — Жаров! Я здесь!

Голос утонул в звуках живущего своей жизнью ангара… Ане с размаху села там, где стояла, прямо на грязный пол, обхватила голову руками, почти теряя сознание от отчаяния. Вот сейчас он уйдёт, уйдёт и… и… и не вернётся. Никогда больше. Никогда! Она заплакала, жалобно, вслух, по — детски, — как же глупо, как же несправедливо всё… Сама разрушила. Сама не сберегла.

Какая же дура…

— Ну-ка, хватит реветь, пошли, — сказал над ней чей-то, смутно знакомый, голос.

Ане вскинула зарёванное лицо. Эту женщину она видела впервые в жизни. Судя по нашивкам — капитан…

— Пойдём, — с добродушной насмешкой сказала она. — Жаров, говоришь?

Ане вскочила, всё еще не веря. Вспыхнувшая надежда резала душу без ножа.

— Пойдём, проведу!

Капитан пошла к пропускным вратам. Ане торопливо побежала следом.

— Со мной, — коротко бросила военная дежурным.