Снова на привязи
Шрифт:
*** ***
Спустя пару дней стало ясно: разбойники никуда не собираются уводить женщин. Это вообще был постоянный лагерь.
На третий день в загон пригнали еще несколько десятков пленниц. В саже, копоти, ссадинах и кровоподтеках. Таких же перепуганных, как и их предшественницы вначале. Стало более шумно и тесно. За последующие дни разбойники пригоняли новую и новую добычу. В загоне сделалось совершенно невыносимо. Воды не хватало, хоть пленниц время от времени и выводили по несколько человек – чтобы натаскали новую
То и дело вспыхивали ссоры и драки. Утешало только то, что от новоявленной шхарт держались в стороне – новеньким рассказали о случившемся несколько ночей назад.
Накато находилась неотлучно при ведунье – та не желала отпускать ее от себя ни на шаг.
Спустя декаду с лишним пришел караван. Пленниц с утра заставили натаскать побольше воды, вымыться.
В воздухе витало предвкушение перемен. До сих пор воду носили только для питья.
Ощущение не обмануло: когда солнце поднялось к зениту, к лагерю пришел небольшой караван. Несколько десятков мужчин, вооруженных до зубов.
Это, как оказалось, была охрана. Воины, прибыв, безучастно расселись прямо на земле. Им принесли воды – и только. К загону направились четверо людей в пыльных туниках. В сравнении с воинами они выглядели тучными, рыхловатыми и приземистыми. Накато случалось видеть и более рыхлых мужчин в городах на равнине, но эти разительно выделялись рядом с воинами.
В загон зашли несколько охранников, окриками заставили пленниц разбиться на группки и выстроиться в некоем подобии порядка.
Четверо мужчин оказались торговцами. Они ходили среди женщин, придирчиво разглядывая их. Осматривали со всех сторон, крутили и щупали, некоторым заглядывали даже в зубы.
Разобрали чуть не половину до того, как солнце забралось к зениту. Согнали в четыре колонны – пока их строили, торговцы расплачивались с налетчиками. И снова – долгая дорога через степь, на сей раз – к подножию гор.
Спустя два дня разделились. Один из торговцев направился со своими невольницами к югу вдоль подножия, еще двое – двинулись через горы.
Судя по всему, этих уведут за пределы степей. Неужели на равнинах не хватает женщин, чтобы была необходимость тащить их из такой дали? Поистине, люди порою ведут себя непредсказуемо.
Последний, при котором остался всего десяток охранников, с самой большой группой рабынь, повернул к северу. Еще день пути – и караван вышел к огромной стоянке.
Такого Накато никогда прежде не видала.
В восточной части Степи подобных стоянок не устраивали. Там вообще не бывало стоянок, которые оставались на месте долгие декады, не трогаясь с места.
Степи – это движение. Стада кочуют, перебираются с места на место в поисках более сочной травы. И люди поступают так же. Кочевье снимается с места, как только стадо объест траву вокруг места очередной остановки.
Эта стоянка принадлежала лишь людям. И люди эти не пасли стада. Они просто жили здесь. Жили на стоянке ради того, чтобы стоянка оставалась на своем месте.
Подобное было для Накато в новинку. Да, она видела города равнины – там тоже люди жили на одном месте. Но города – это города. А здесь – стоянка. Даже не горская деревня. Один громадный загон, а в нем – еще загоны, поменьше, и шатры.
Вот детей не было заметно. Накато не сразу обратила на это внимание.
В любом кочевье ребятишки на стоянках неизменно носились между шатрами, визжали, гоняли молодых страусов, устраивали в пыли возню и драки. Их звонкие голоса подымались над кочевьем, перекрывая шум людской суеты и разговоры взрослых.
Здесь – только окрики. И звон меди от печей – видимо, там работали оружейники. В этом Накато была уверена.
Навряд ли в таком месте станут ковать медные блюда или кувшины. Или изготавливать зеркала. Нет, это – не вотчина купцов и ремесленников. Да, купцы были. Но больше всего на стоянке находилось воинов. И вид у них был отнюдь не праздный. Они охраняли эту стоянку со всеми рабами и имуществом, что здесь имелись.
А рабами полнился каждый небольшой загон внутри обширной огороженной площади. Точнее – не столько рабами, сколько рабынями.
Женщины там сидели изможденные, поникшие. Они не дрались, не ругались визгливо, даже не выли и не плакали. Они успели отчаяться. А вокруг каждого загона с живым товаром бродили или сидели, переговариваясь и негромко пересмеиваясь, вооруженные мужчины.
К одной из таких загородок подогнали и вереницу усталых пленниц.
Никто уже не роптал, когда их загоняли, как скот, внутрь. Никто не возмутился, что в кадке у входа нет воды. Женщины сидели вповалку, терпеливо дожидаясь, когда нескольких выволокут наружу, чтобы наполнили кадку из источника в дальнем углу стоянки.
Соседний загон полнился ребятишками. От совсем маленьких, едва научившихся ходить – лет трех-четырех, до подростков лет десяти-одиннадцати. Девочки и мальчики вперемешку сидели на земле или валялись вповалку.
Судя по всему, в этом месте рабов перепродавали.
Подтверждение этому соображению появилось уже поутру. В этот раз рабынь даже мыть не стали. Видать, решили, что и так сойдет.
Их попросту выгнали за загородку, даже не покормив. И поволокли к обширной площади, расчищенной в центре несуразно громадной стоянки, напоминающей слишком большую деревню или маленький город.
Там уже толклась уйма народу – люди толпились, переговаривались, временами и переругивались громогласно. Туда-сюда сновали рабы, с разных сторон тянулись вереницы связанных пленников – на большинстве из одежды имелись лишь веревочные путы.
Мужчины, женщины, дети. Все – понурые, поникшие.
Всех ждала незавидная участь. И все с нею смирились. Смирение или смерть – выбор в Степи всегда был прост.
*** ***
Несмотря на ранний час, торговля шла уже вовсю. Накато припомнила, что гомон с этой стороны она слышала еще перед рассветом. А когда рассвело – здесь уже вовсю шумело и галдело. Значит, перед рассветом сюда согнали первых рабов. С рассветом же явились первые покупатели.