Снова на привязи
Шрифт:
Когда вопли и грохот остались позади, перепуганных женщин пинками согнали в колонну по трое и связали между собой. Одежду с тех, у кого она была, содрали и ткань забрали. Нагота осталась прикрыта лишь у рабынь, одетых в сплетенные из сухой травы накидки и набедренные повязки.
Зазвучали насмешки – бывшие рабыни осмелели, приободрились. Первый испуг, должно быть, прошел. И женщины сообразили, что разницы нет – чьими рабынями быть.
Налетчики не мешали им болтать. И их резкие голоса разносились далеко окрест. Бывшие рабыни поносили бывших
Вокруг рыскали гиены, рвущиеся с поводков. Степные разбойники ухмылялись, глядя на них, довольные – добычу они взяли нынче знатную.
В стороне Накато услышала шум двигающегося кочевья. Это – тоже разбойники! – озарило ее. Там, должно быть, основная масса налетчиков. Наверное, там – их шатры, вьючные животные, добытые во время налета ценности. Наверное, и стадо разгромленного кочевья они угнали. Как минимум – часть его. Часть животных, должно быть, убили, забрали мясо.
Уцелел ли хоть кто-нибудь после налета? Если только очень немногие. Да и те наверняка ранены. И то, если разбойники не добивали оставшихся, уходя.
Последнее, впрочем, не ее забота. Да и угнанным налетчиками женщинам безразлично – их навряд ли станет кто-то искать и отбивать. Оставшимся в живых – если таковые найдутся – наверняка будет не до того.
*** ***
По степи шли долго. Небо засветлело, а колонна пленниц все шагала.
Их вели прямо сквозь заросли травы. К началу зимы стебли высохли, сделались жесткими, неподатливыми. Метелки колосьев качались высоко над головами, длинные острые листья обламывались, кололи руки, когда их с толстыми травяными стеблями пытались отодвинуть с дороги.
Не остановилась процессия и тогда, когда солнце показалось на окончательно развидневшемся небосклоне. Налетчики куда-то торопились – не то опасались погони, не то спешили доставить куда-то живую добычу.
К месту стоянки подошли, когда солнце перевалило далеко за полдень. Лагерь явно находился здесь не одну декаду: имелся и загон, огороженный плетеной изгородью, в которой держали захваченных рабов. Там уже находились женщины – видимо, угнанные раньше из других кочевий.
Пленницы к тому времени валились с ног. Последнее не помешало им устроить безобразную драку, когда принесли еду.
Примечательно – грызлись только вновь прибывшие. Те, что находились здесь давно, даже не вмешивались. Вид у них был вконец изможденный.
Накато, памятуя наставление Амади – не ввязываться ни во что – опасливо отползла в сторонку, прихватив небольшой завяленный кусок жилистого мяса.
Сжавшись в стороне от свалки, выудила из подмышки припрятанный кусочек и вгрызлась зубами. Проголодалась! Сама с любопытством пригляделась к происходящему. Бывшие рабыни, кажется,
Под руку им попалась дородная женщина – совершенно голая, но с длинными волосами, которые с вечера, по всей видимости, были еще заплетены в косы. Сейчас прическа растрепалась, среди густых прядей запутались обломки травы и грязь. Но в колтунах еще угадывались прихотливые косы – пусть и распустившиеся большей частью. Нагота ясно указывала – с нее сняли одежду. А значит – та была сделана из настоящей материи.
Кажется, женщина пыталась выбрать лучший кусок. И считала, что ей должны уступить – только по той причине, что она совсем недавно приказывала остальным пленницам.
Это стало ее ошибкой. Кроме нее, здесь находились и другие ей подобные. Они тоже были обнажены – и это указывало, что с них сняли тканую одежду. А значит, сами они не были рабынями. Но тех не трогали. Потому что вели себя тихо и забито. А это – видимо, жена или любимая наложница одного из лучших воинов. Привыкла к послушанию.
Вот и послушание. Ее смачно таскали за растрепанные остатки кос, пиная и катая по земле. Осыпали сварливой бранью.
Почему сторожа не вмешиваются? Испортят ведь товар.
Накато отогнала нелепую мысль. Ей-то что за дело, в конце концов?! Она – такая же пленница, как и остальные. Правда, есть одна загвоздка: одежды на ней нет!
Амади решил, что одеваться ей ни к чему – все равно одежда пострадает в свалке. А теперь она вроде как тоже была раньше госпожой. Потому как – где иначе одеяние из соломы? Перемудрил колдун.
Ну, что уж теперь. Пока она ни во что не влезает – не тронут. Бить каждую из бывших хозяек – у рабынь сил не хватит.
Она грызла ухваченный кусочек, прижимаясь к земле, стараясь стать как можно незаметнее.
Надсмотрщики все же вмешались. Должно, кто-то углядел, что недавние рабыни портят стоящий товар. Женщин разогнали пинками и тычками. Кто-то рявкнул, что спустит гиен. Это заставило присмиреть и расползтись даже самых ретивых.
Избитую подняли, прислонили к плетеной перегородке загона, куда поместили пленниц. Сунули в руку извалянный в пыли кусок мяса, и она презрительно отшвырнула его.
Кусок подобрали и снова сунули в ослабшую руку.
– Не будешь есть – ослабнешь и подурнеешь, - шепот надсмотрщика был еле слышным, если бы не обостренный нечеловеческий слух – Накато не расслышала бы. – И купят тебя задешево, будешь остаток жизни убирать из-под хвостов у зубров.
Угроза подействовала. Женщина с отвращением оглядела изгвазданный кусок и принялась неохотно жевать.
Спорить с налетчиком она не стала – видимо, окончательно выбилась из сил. А что проку спорить? Ну, скажет она, что в любом случае подурнеет. Что уже подурнела – вся в синяках, растрепана, измучена. Что жалкий кусок жесткого мяса мало что изменит. И что ей так или иначе быть рабыней. У захватчиков цель – каждую из женщин продать как можно дороже. А слушать болтовню каждой он не станет.