Снова в дураках
Шрифт:
И затем - какое блаженство!
– там уже была не рука Тобиаса, а он сам, вошедший в нее со стоном, вырвавшимся из его горла. Она замерла.
– Женевьева? Тебе больно?
Нет, он не причинил ей боли. Просто... просто она почувствовала его - неясное, восхитительное чувство, словно она являлась частью Тобиаса. Женевьева ощутила вкус собственных слез.
– Женевьева?
– Его голос был напряжен, похоже, он сжал зубы. И он не двигался.
Тогда она сама начала двигаться под ним: выше и выше, искры наслаждения достигли пальцев ног. Снова вверх, и еще раз. И тут
Взрыв удовольствия накрыл ее с головой, и она утонула в нем, ощущая пульсацию даже в кончиках пальцев. Женевьева вскрикнула, спрятав лицо на груди Тобиаса, и позволила блаженству охватить все ее тело, огненные волны наслаждения накатывали снова и снова, прежде чем окончательно затихнуть.
После она даже не открыла глаз, слишком усталая, слишком слабая и слишком горячая. Казалось, он это понимал. Она лежала, чувствуя, как ее волосы прилипли ко лбу, а к глазам подступают слезы. Он поцеловал ее щеку, ее губы, ее шею. Она все еще не открывала глаз. Тогда он начал застегивать ей платье, очень аккуратно и очень ласково.
Несколько секунд спустя Женевьева услышала, что Тобиас открыл занавески. Похоже, дождь почти прекратился, но она не станет... она не может открыть глаза. Это означало бы возврат к действительности, к необходимости принять горькую правду. Она снова обесчещена.
Как после этого она может выйти замуж за Фелтона? Снова обесчещена. Снова. Возможно, она так бы и продолжала лежать на этой потрепанной кушетке, не желая возвращаться к своей разбитой жизни. Но тут вернулся Тобиас и, приподняв ее, прижал к своей груди явно неподобающим образом. Но, будучи и так обесчещенной, ей казалось бессмысленным умолять его об осмотрительности.
Когда он, наконец, заговорил, его голос все еще срывался - последствия испытанной эйфории.
– В следующий раз, Женевьева, нам лучше найти подходящую кровать. На ней мы могли бы заняться любовью медленно, для разнообразия.
Она откинулась назад и не позволила вырваться замечанию, пришедшему на ум. Насколько медленно они могли бы это проделать? До того, как вообще отказаться от каких-либо попыток, Эразмус опускал все те предварительные ласки, что использовал Тобиас, он лишь пытался сразу же взять его... его инструмент и разместить в ней.
Прошло немного времени, и Женевьева наконец почувствовала, что ее сердце с безумного темпа перешло на более медленный. Тобиас кончиком пальца вычерчивал круги на ее плече.
– У меня такое чувство, что ты не занималась любовью с тех самых пор, как мы путешествовали в Гретна-Грин, - сказал он ей.
– На самом деле Эразмус...
– начала она, удивившись, что ее голос все еще тонок и едва слышен.
– Он был неспособен?
– Он пробовал.
– Женевьева попыталась его оправдать, чувствуя странную обязанность сделать это. Эразмус хоть и был далеко не замечательным
– Хм-м!
– отозвался Тобиас и подхватил рукой ее ступню.
– У тебя прекрасные, тонкие ступни, Женевьева, - констатировал он.
– Пальчики английской леди, в этом не может быть сомнений.
– Леди не ведут себя так, как я, - произнесла она, открывая глаза.
– Те, что нашли свое счастье, ведут, - возразил он, и радостное настроение в его голосе бальзамом пролилось на ее раны.
– Как ты можешь что-то утверждать об английских леди? Ты, много лет проживший в Индии.
– Хорошо, пусть так, я ничего не утверждаю, - согласился он.
– Ты - первая и единственная леди, которую я любил, Женевьева.
– Тем не менее, полагаю, ты встречался с сотней индийских принцесс.
– В "Таймс" она прочла длинный отчет о визите индийского раджи и его изысканной невесты.
– Ты интересуешся, не содержал ли я гарем?
– Он начал щекотать ей ноги. Она подвернула пальцы, сопротивляясь.
– И что?
– Нет, - ответил он, затем добавил: - Гаремы существуют в другой части света, Женевьева, никак не в Индии. И все же я встречал нескольких великолепных женщин. Все они были леди, хотя и не родились в Англии.
Женевьеве расхотелось продолжать этот разговор.
– Сколько сейчас времени, как вы думаете?
– Около восьми, - спокойно ответил он.
– Восемь!
– Она села прямо.
– Фелтон заезжал за мной в шесть!
– Тебя там не было, - заметил Тобиас.
Она дернула свою ногу, пытаясь освободить ее из его руки, но он не отпустил.
– Теперь ты выйдешь за меня, Женевьева.
Возражение уже было готово было сорваться с ее губ, но тут же умерло. Ну конечно, теперь она должна выйти замуж за Тобиаса. Право стать женой Фелтона она потеряла.
Тобиас посмотрел на нее, и его сердце упало. Совершенно очевидно, Женевьева задумалась, а она не должна была бы этого делать.
– Он же на самом деле тебя не хочет, - попытался объяснить Тобиас как можно мягче.
– Женевьева, для Фелтона ты - очередное приобретение, а не женщина, которую следует любить.
– Ерунда!
– воскликнула она.
И что-то в ее голосе заставило Тобиаса почувствовать панику, а затем возмутиться.
– Он поместил бы тебя на каминную полку, чтобы все восхищались его покупкой, - настаивал он.
– Нет, он не такой, - ответила Женевьева, в ее голосе было столько грусти, что Тобиас еле сдержался, чтобы не встряхнуть ее. Он поставил ее на ноги и, подведя к двери, стал смотреть на площадь. Страх всегда заставлял Тобиаса сердиться.
– Ты знаешь, что бы тебя ожидало, если бы ты вышла замуж за Фелтона?
– не оборачиваясь, спросил он.
– Ты стала бы точно такой же вещью, какой являлась все те шесть лет, будучи замужем за Малкастером. Собственность старика. Похоже, Малкастер считал тебя следующим из удачных приобретений после фарфоровой пастушки, также и Фелтон - он стал бы сдувать с тебя пыль и уподобил бы изящной статуэтке.