Сновидящий и Снотворящий
Шрифт:
– Мама, зачем ты приходила ночью?
– Не приходила я, ты чего это?
Мать ходит из угла в угол и смотрит на сына. В руках у неё книга, в книге – испещрённые мелким текстом и чёрно-белыми картинками страницы. Она рвёт из тяжёлого тома листы и суёт …скому:
– На-ка, попробуй. Это задачки с фигурами.
– Мама, зачем? И зачем ты ночью пришла?
Мать смотрит на сына и говорит тихо-тихо:
– Задачки, сынок…
…ский смотрит на лист: фигуры – фигуры – фигуры – фигуры – фи…
– Что делать, мама? – чуть не плача говорит …ский. – Ничего понять не могу. Не могу ничего понять!
…ский плачет матери в живот. Она гладит сына по голове и тоже плачет. Тоже ничего не может
Полина всё-таки не любит красное вино. Она уже взрослая женщина, и у неё красивое гибкое тело. Полине, наверно, двадцать семь или тридцать один, и она от этого ещё красивее. У неё морщинки под глазами и кожа пористая на лице (наверно, потому что она курит), но ведь она уже взрослая женщина и поэтому курит. Ещё на неё заглядываются мужчины. …ский терпеть не может, когда на неё заглядываются мужчины. Только он может на неё заглядываться. В конце концов она же была у него дома, она ушла в кухню…
Полина не любит красное вино. Полина любит горький шоколад.
…ский украл в магазине горький шоколад. У него целая сумка горького шоколада. Он тащит горький шоколад Полине. (Полина не любит красное вино, она любит горький шоколад.) Но где живёт Полина? Но где? Где Полина?
…ский стоит посреди улицы. Где живёт Полина? …ский спрашивает у прохожих. Прохожие молчат – не знают. Мимо бегут полицейские. …ский кричит им вслед:
– Полина? Вы не видели Полину? Полина не любит красное вино, она любит горький шоколад!
Полицейские не слышали. Убежали дальше, ловить вора. …ский не вор – он всего лишь влюблённый человек.
Мама принесла …скому какие-то таблетки.
– Ты же болеешь, сынок.
…ский не понимает, зачем ему таблетки. …ский с детства не любит пить всякие таблетки, как и Полина не любит красное вино, тогда зачем ему пить таблетки?
– Зачем, мама?
– Ты же болеешь, сынок.
– Да чем, мама?
Мама плачет:
– Не знаю, ничего не знаю.
Чтобы мама не плакала, …ский пьёт таблетки.
Чтобы мама не плакала, …ский продолжает пить таблетки.
Полина так и не вернулась из кухни.
Последнее предсказание
Мальчишкой меня выгнали из дома, бросив следом несколько кусков солонины и бурдюк с водой. В деревне я считался юродивым, потому что умел предсказывать будущее влюблённых. Но мои предсказания мало кому нравились. Почти в каждом союзе я видел скорую измену. Похоть и корысть жён, леность и скука мужей – всё это в дикой пляске вертелось перед моими глазами. Стоны преступной страсти и крики надругательств не оставляли меня ни днём ни ночью. Старейшина решил, что я проклят или от природы склонен к обману и жульничеству. Он вскинул руку и повелел изгнать меня.
Я брёл по пустыне, едва живой от голода и жажды, сбивая растрескавшиеся стопы в кровь о твёрдую бесплодную почву. Ночами мечтал об уютной соломенной подстилке, в которой можно спрятаться от пробирающих пустынных ветров, а днём просил оазиса с хрустальной струёй, весело бьющей из каменной щели древнего нагорья.
Полумёртвого меня подобрал какой-то грустный человек, до глаз заросший чёрной курчавой бородой, и положил меж горбов своего верблюда, а сам взял животное под уздцы и повёл куда-то, напевая себе под нос.
За мной ухаживали сыновья бородатого незнакомца – трое крепких юношей, каждый
– Скоро всех их не станет, – грустно сказал виноградарь, оправив длинную бороду. – Беспощадная царица. Ещё немного, и она вырежет всех юношей и мужчин. Тогда город погибнет от голода или набегов врага.
Он закрыл лицо рукой и глухо, без слёз, зарыдал. Он говорил, что скоро наступит черёд и его сыновей. Им, как и многим другим юношам, придётся принять смерть от руки правительницы. Она тщится найти себе мужа – только ни один мужчина не в силах утолить её страстей, ни одному ещё не удавалось обуздать её дикую похоть. Матери, жёны и сёстры – каждая молит царицу о пощаде, каждая просит остановить поток молодой крови, но царица только смеётся – и снова убивает.
В ту ночь я не спал, вспоминая рассказ старика-виноградаря. Неподалёку, зарывшись в солому, спали его сыновья, утомлённые работой на виноградниках. Они знали, что скоро им уже не придётся касаться тонких завитков лозы, их сильные жилистые ноги уже не будут мять сочный виноград.
Утром я решился:
– Сам пойду к ней.
Старик горько засмеялся и махнул рукой:
– Как знаешь. Помолюсь за тебя.
Во дворец меня не впустили – стражники решили, что я выживший из ума дервиш, и бросили в камеру к бродягам и мелким базарным воришкам. Я промучился в заточении несколько недель и скоро тяжело заболел – меня била лихорадка, горлом шла густая тёмная кровь. Я лежал, укрытый смердящим куском ткани: одежду отобрали сокамерники, которых ещё не сломила какая-нибудь болезнь. В полубреду-полусне я слышал их тихие толки: говорили, что в городе почти не осталось мужчин. Многие бежали, побросав жён и детей, многие свели счёты с жизнью, прыгнув со скалы или вспоров себе живот кривым кинжалом. Вчера казнили известного торговца: он переодевался женщиной, почти полгода ему удавалось дурачить стражников, но его разоблачили из-за какого-то пустяка. Из разговоров я понял, что и тюремная стража пребывала в смутном страхе: царице необходима охрана, но кто знает, что взбредёт ей в голову следующим утром? Каждый из дворцовых служащих – от привратников до хранителей покоев правительницы – мог получить приглашение в спальню. Это сулило неминуемую гибель, ведь никто уже не верил, что хоть кто-то из мужчин усладит ненасытную.
Сквозь пелену перед глазами я видел, как уводят по одному сокамернику. Их забирали на рассвете – а после ничего о них не было слышно. Может, им удалось бежать, думал я, сплёвывая густую жижу и заливаясь надсадным мокрым кашлем. Я мечтал о свободе, молил о пустыне, о промозглом холоде, об удушающем зное – только бы покинуть эту зловонную, пропитанную испражнениями солому, сбросить этот смердящий покров. Хотелось умереть на чистой земле, под открытым небом. Я часто представлял, как меня закапывают добрые сыновья виноградаря. Юноши оборачивают моё тело белой тканью и кладут в узкую сухую могилу. Скоро земля придавит меня, песок заполнит мои ушные раковины и рот, и черви примутся за свежую пищу. Но я умирал медленно и мучительно, моё молодое тело источало тошнотворный запах, и я сам себя ненавидел за глупость, которую несколько месяцев назад принял за долг.