Сны Персефоны
Шрифт:
И вот Психея — тоненькая веточка с глазами в пол лица и русыми волосами ниже колен — оказалась у входа в Аид: свекровь отправила её за водой из Стикса[2].
Танатос тогда чуть с ума не сошёл: хотел быть рядом и опасался, что его заметят. Ведь если раньше, будучи смертной, Психея не могла видеть его — только чувствовать холодное дыхание гибели. То теперь, став женой Эрота, побывав на Олимпе, она вполне могла разглядеть бога Смерти и испугаться — ведь он так уродлив. Поэтому он старался на расстоянии скользить за ней незримой тенью, направляя,
А потом Персефона услышала зов — он никогда прежде не просил о помощи: «Царица, защити её. Мне — нельзя. Она чувствует меня».
Она помогла — ей нравилась Психея.
Провожая Психею со склянкой, в которой плескались черные воды Стикса, Персефона сказала, пожав той руку:
— Ты всегда можешь рассчитывать на меня.
— Спасибо, — тихо ответила Психея и вскинула на неё свой проницательный взгляд. — Тебе не страшно здесь: темнота, чудовища, холод?
— Нет, — честно ответила Персефона. — Там, где есть любовь, отступает тьма, прячутся монстры и всегда тепло.
— Любовь? — удивилась Психея. — Разве она возможна в Подземном мире?
Персефона сжала её ладони, заглянула в глаза, коснулась душой души: услышь! пойми! почувствуй! ты же такая мудрая!
Но всё же сказала:
— Ты даже не представляешь, как подземные умеют любить. Это, как семя, которое из мрака грядки тянется к солнцу, ликует, поёт, отдаётся целиком.
Глаза Психеи — прозрачные озёра с рассыпанной по дну галькой — распахнулись, в них дрожали чистые слёзы понимания и восторга.
— Я вижу это в тебе — любовь. Даже на Олимпе такой нет.
Персефоне хотелось крикнуть: «Так не уходи, и у тебя будет такая. Ты станешь единственной и самой нужной!», но она знала: Танатос никогда не простит, если она откроет Психее правду о его чувствах. Осталось только крепко обнять на прощание хрупкую, но такую сильную душу, и отпустить.
С Танатосом Персефона старалась тогда не пересекаться: не знала, что скажет ему.
Впрочем, бога Смерти почти всё время не было в аиде — он носился над землёй, собирая свою скорбную жатву. С особенным наслаждением срезал пряди у поэтов, воспевавших вечную любовь и сочинявших сказки о Красавице и Чудовище.
Психея пришла ещё раз.
Персефона, памятуя уроки Гекаты и заглядывая в свитки из Звёздного Чертога, создала крем, сохранявший вечную красоту. Конечно же, об этом прознала Афродита и отправила невестку за чудо-притираниями к самой Персефоне, видимо, надеясь, что та не вернётся: на поверхности Кора и Психея не очень показывали, что знакомы и дружны.
В этот раз Психея уже не боялась спускаться в Подземный мир — знала, что
— Представляешь, — лепетала она, помогая Персефоне растирать порошки и травы для крема, — когда я шла сюда, на меня вдруг повеяло холодом, но холод этот был… тёплый. Странно, правда.
Нет, совсем не странно, подумала Персефона. Теперь понятно, зачем на днях Танатос одалживался у Аида шлемом-невидимкой.
— А потом я услышала голос — такой печальный. Он сказал мне, что нужно взять с собой медовую лепёшку — для Цербера, и два обола — для Харона. И вот я здесь.
Персефона наложила крем в миленькую коробочку, украшенную жемчугом и перламутром — символами Киприды, родившейся из морской пены и прибывшей к берегу в огромной раковине.
— Вот, возьми.
Психея радостно обняла её и спросила:
— В чём секрет твоего крема, что даже сама Афродита захотела его?
— Я добавляю туда по капельке своей красоты, — лукаво заметила Персефона.
Психея хихикнула:
— Это сколько же её у тебя, если ты становишься только краше!
— Тсс! — Персефона приложила палец к губам. — Афродите смотри не проболтайся.
Психея посерьёзнела и кивнула: они обе в полной мере испытали на себе, что значит кому-то тягаться красотой с Прекраснейшей.
Персефона проводила новую знакомую до самого входа в Подземной царство, и тут девушка замерла, поражённая красотой цветка, росшего каменистой скудной почве. Огромный, алый, как кровь, венчик сиял изнутри тысячами тычинок-звёзд, изящный стебель, покрытый волосками, грациозно клонился. Казалось, цветок тихонько звенит.
— Это твоё создание? — спросила Психея, завороженная красотой растения.
— Нет, — покачала головой Персефона, — он вырос из слёз чудовища, обретшего душу.
— Разве чудовища плачут? — удивилась Психея.
— Верно, не плачут, но глаза у них — кровоточат. На самом дне. Там, где в зеркалах внутреннего мира отражается сердце. Вот из этой крови и рождаются такие удивительные цветы.
— Можно мне взять его? — спросила Психея.
— Конечно, — сказала Персефона. — Мне кажется, чудовище было бы радо, узнав, что он у тебя. Береги его, как душу.
Психея осторожно сорвала прекрасный цветок и унесла с собой.
Больше они с Персефоной не виделись.
Говорили, Психея вполне счастлива с Эротом, и у них даже родилась дочь. Психея стала бессмертной — сам Зевс принял её в пантеон.
Тот брак, скреплённый узами Гименея, был в буквальном смысле заключён на небесах.