Сны Персефоны
Шрифт:
— С виду — обычный дом. На каком-то острове. Мы разговаривали в большой комнате, в библиотеке. Там с четырёх сторон были окна, и везде — море, насколько хватает глаз. Он сидел в кресле, вертел в руках какую-то книгу.
— Какую именно, не запомнила?
Психея напрягает лоб, вспоминания, потом её личико озаряется:
— Вот! — вскидывает вверх тоненький пальчик. — Сказки народов мира.
Аид реагирует моментально — связывается по голографу с Тотом. Египтянин явно недоволен тем, что его отрывают от любимых свитков, наверное, воспринимает этот звонок, как
— Постараюсь перелопатить все сказки и понять, что именно он там вычитал. Нам сейчас нужна любая информация.
Аид благодарит, отключается и переводит своё внимание на Прометея.
— Тей, мы можем вычислить остров, на котором одновременно находится четыре бога? Двое из которых — из греческой Дюжины?
Прометей кивает:
— Конечно, там наверное сильно нарушен энергетический фон.
— Могу попросить тебя заняться этим прямо сейчас?
Тей кидает вопрошающий взгляд на Афину. Та — лишь машет рукой: мол, уже привыкла, вся моя жизнь — война.
Прометей говорит:
— Тогда я твоего сына прихвачу?
Аид произносит, чуть склоняя голову:
— Почту за честь, — но выглядит это как «буду премного благодарен, если пристроишь к делу этого оболтуса». Уж я-то мимику мужа изучила отлично, и подтекст его слов знаю наизусть.
— Интересно, а как Гермес предлагал Персефоне встретиться, если никто не знает его место нахождения? — Афина, оставшаяся без брачной ночи, немного зло иронизует.
— Он сказал, что ей достаточно будет коснуться коробочки, — Психея кивает на «посылку», доставленную мне, — и подумать о нём.
— Портальный ключ, — говорит Аид и тут же овладевает коробочкой. — Занятно. Это технология Звёздного Чертога. Игра становится всё интереснее.
Он берёт коробочку, крутит её в руках, а потом, с догадкой, мелькнувшей в глазах, нажимает какую-то кнопочку. Изящная крышка взлетает вверх, и на стол падают два золотых кольца и красные ниточки — те самые узы Гименея.
Если это предложение, то Гермес явно опоздал на несколько тысяч лет. Я собираюсь рассмеяться, но давлюсь смехом, когда вижу, как бледнеет и оседает на стул Аид.
Игра, действительно, становится всё интереснее. Только мы по-прежнему не знаем правил…
_____________________________________
[1] Кадуцей — греческое слово, означающее «посох вестника», считалось, что с его помощью Гермес мог погружать в сон или, наоборот, возбуждать к деятельности, примирять. Представляет собой посох, который обвивают две змеи — современный символ медицины.
Сон шестой: Розы сорта «Амнезия»
— Мама, мама, а какой цвет у лжи?
Маленькая рыжеволосая девочка потянула за подол красивую молодую женщину. Та занималась обрезкой цветов — великолепных цветов кофейно-сиреневого оттенка. Женщина
— Ну ты и выдумщица, Кора, — усмехнулась она, — у лжи не бывает цвета.
— А у любви? — девочка внимательно заглядывала в лицо матери — ей важно было знать ответ.
Женщина задумалась, заворожено смотря на каплю ихора, бегущую по белому изящному пальцу, и сказала:
— Любовь, дитя моё, может быть любого оттенка, какого ты захочешь. Для кого-то она кроваво-алая, для кого-то — нежно-розовая, а иному покажется сиреневой.
— А чёрной? — девочка чуть наклонила голову набок.
— О нет, дитя, черной бывает только смерть. Черный — цвет сгоревшей головешки. Разве в ней зародится жизнь? А любовь — это всегда жизнь…
Девочка кивнула, согласившись: маме виднее — мама великая богиня Жизни.
— И всё-таки, — упорствовала она, — а ложь?
— Ложь бесцветна, прозрачна. Она может замаскироваться под любое чувство.
— И под любовь?
— Под неё — в первую очередь, Кора, — со вздохом сказала женщина и вернулась к обрезке. — Иди побегай, Афина с Артемидой искали тебя.
Девочка убежала на поляну, туда, где неподалёку от тенистого грота расположились подруги.
Одна — сероглазая — играла с совёнком: учила его клевать мясо. Другая — с серо-зелёными глазами и каштановыми волосами — лежала на траве, раскинув руки.
Кора плюхнулась с ними рядом:
— Мида, Фин, скажите какого цвета ложь?
Обе девочки рассмеялись.
— Скажешь тоже, Кора, — Артемида вытерла глаза, на которых выступили слёзы от смеха. — Цвет лжи?
Афина же, прищурившись, посмотрела на небо, где важно шествовали белые овечки Нефелы, погладила совёнка, норовившего цапнуть за палец, и проговорила:
— Ложь — как радуга. Переливается и манит. А на самом деле её — нет.
— Точно, — согласилась Артемида, — ложь — как хамелеон.
Девочку удовлетворили ответы, и на сегодня она отстала от близких с вопросами. Но на следующий день, едва поднялось солнце, она вприпрыжку подбежала к матери и, поцеловав, спросила:
— Мама, а какого цвета одиночество?
— Зачем тебе, Кора, — вздрогнув, сказала та, — знать такие печальные вещи?