Сны под снегом(Повесть о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина)
Шрифт:
Ваше Величество — молоденькая фрейлина приседает в церемонном реверансе.
Mais vous ^etes belle — Николай милостивыми пальцами берет зардевшуюся за подбородок.
Это для него и второго брата, Михаила, создал Александр Лицей.
Но императрица-мать не согласилась на демократические фанаберии, нашептанные Александру якобинцем Сперанским.
Великие князья никогда не узнали товарищеских отношений с ватагой шумливых дворянчиков, не играли в снежки, не соперничали в борьбе за лавры курсового поэта,
Это все для нас — будущих столпов трона.
Будем генералами и министрами, приумножим мощь России, передвинем границы дальше на юг, запад и восток, усмирим каждую смуту, каждого врага поставим на колени — мы, самые лучшие, самые верные, избранные.
Его превосходительство министр Михаил Евграфович Салтыков отклоняет просьбу посла Австрии.
Его превосходительство канцлер Михаил Евграфович Салтыков просит напомнить султану, что решение принято бесповоротно.
Его светлость наместник Михаил Евграфович Салтыков обещает пощаду всем бунтовщикам, которые сложат оружие до захода солнца.
Мы, наделенные высочайшей привилегией узнать, что Париж стоит мессы и что Калигула однажды приказал ввести своего иноходца на заседание сената, мы, вознесенные высоко, чтобы никогда не смешаться с толпой, которая не знает о Париже и Калигуле.
Преданные слуги монарха, правители самой сильной империи мира.
Дуняша — простонал во сне граф Бобринский.
Дмитрий Толстой мечется на твердой постели, подушка соскользнула на пол, темная голова бьется о железные прутья.
Потом снова тишина.
Скрип приближается и замирает у дверей спальни.
Оболенский шпионит.
Видно, ему не спится, так же, как и мне.
Омерзительный фарисей.
Гольтгойер тоже не лучше.
Все злые, злые, злые.
Если бы знали, что я о них думаю.
Думайте, что вам угодно, лишь бы в порядке были перед начальством.
Совесть нужна человеку в частной жизни, на службе же и в общественных взаимоотношениях решает начальство.
Предписание составил великий князь Михаил.
Солдафон.
Из нас тоже хотят сделать шпионов и солдафонов.
Профессор Баршев учит, что высший идеал справедливости превосходно воплощается в кнуте.
Его превосходительство Михаил Евграфович Салтыков приказал выпороть заправил и подстрекателей.
Не хочу.
Маменька дорогая, возьми меня отсюда.
Маменька дорогая, позволь мне остаться в Москве, там было так хорошо, у меня были товарищи, я делал успехи, педель ни разу руки на меня не поднял.
Маменька, прошу.
Но, Мишенька, ты знаешь, как мы тебя любим, это для твоего же блага, ты сделаешь блестящую карьеру.
Маменька.
Это только сначала трудно привыкнуть, но, Мишенька, ведь ты разумный мальчик.
Господа, Салтыков снова ревет.
Салтыков, не мешай
Отстаньте.
Плакса, позорит Лицей.
Всегда один.
Аллеями, в шелест опадающих листьев, шорох осыпающегося со старых колонн великолепия, к лебедям, теряющим пух на озере, в сжимающую сердце царскосельскую осень.
Богини язвительно кривят выщербленные губы.
И вдруг — просвет в кустах, и вытянутая на берегу фигура, большие башмаки едва не касаются воды.
Отступить — но тот уже встает, оправляет мундир, смотрит исподлобья и, видимо, успокоенный, снова ложится. Рядом раскрытая книга.
Извините, я не хотел помешать — трехгранная шляпа с головы.
Ладно, без церемоний.
Он на несколько лет старше, некрасивый, прыщеватый, без улыбки, но неожиданно кажется, что это кто-то близкий, понимающий, почти брат.
Вы тоже от них убегаете.
Пожатие плеч.
Не интересуют меня.
Вы знаете, они все время про конюшню.
Это называется инстинкт самосохранения.
Но это ужасно.
Как все вокруг.
Ну да.
Он откладывает книгу, погружает пальцы в растрепанные волосы.
Нас учат презирать материю, поэтому материя, к которой мы, несмотря ни на что, обращаемся, принимает тривиальную и уродливую форму. Ты веришь в Бога?
Я не знаю.
Ты не можешь верить в такого Бога, как они. Дух, оторванный от материи, ужасен. Должна возникнуть новая религия, сознающая, что дух совершенствуется через совершенствуемую материю. Тогда земля перестанет быть юдолью слез. Я пробовал объяснить это Коху.
Вы разговариваете с воспитателем о религии?
Хотел, но он посадил меня в карцер.
Эта гримаса должна означать улыбку. Новый знакомый не умеет улыбаться. Но все же немного посвободней.
Вам повезло, что дело ограничилось карцером.
Можешь называть меня Мишей.
Я тоже Миша. Салтыков.
Буташевич-Петрашевский. Читаешь что-нибудь?
Стихи.
Эти? Погиб поэт, невольник чести, пал оклеветанный молвой.
Глубокий вздох. Лишь бы не ошибиться.
С свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой.
А это? Enfin sa bouche fl'etrie ose prendre un noble accent et des maux de la patrie ne parle qu’en g'emissant.
Еще бы. Nous qui faisons le proc`es `a tous les mauvais Francais, parlons bas, parlons bas, ici pr`es j’ai vu Judas.
Как две собаченки обнюхивающие друг друга со все большим жаром.
Wie heiter im Tuillerienschloss/blinken die Spiegelfenster,/ und dennoch dort am hellen Tag/ gehn um die alten Gespenster.
Каждое слово имеет значение само по себе, но к тому же, а может и прежде всего, становится опознавательным знаком, радостным сигналом взаимопонимания: ты такой? такой! это ты? это я.