Сны под снегом(Повесть о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина)
Шрифт:
А вдруг?
Кто-нибудь вспомнил, поворачивается обратно от двери, следственный чиновник выжидающе поднимает невысохшее перо.
Был еще такой Салтыков, из Военного Министерства.
Нарочного в Вятку, Салтыкова допросить и в оковы.
Деликатно, тихонечко, это они, они не любят шума, а может никто, мне показалось, притворюсь, что не слышал, разве это поможет, так что прошу, прошу, господа, я вас ждал.
Ариадна Антоновна, вы?
Ах, милый, вы наверно меня прогоните,
Ариадна.
Ведь я никогда, поверьте мне, но я уже не могла иначе.
Ариадна, дорогая моя, значит вы.
Какие у вас холодные губы, мой желанный.
Чтобы я остался собой, Михаилом Евграфовичем Салтыковым.
Прекрасная маска, кто ты?
С полным почтением и равной же преданностью имею честь быть вернейшим и покорнейшим слугой Вашего Сиятельства.
Прощайте, милостивые родители, прошу благословить и к ногам вашим припадаю, неизменно послушный и любящий.
Ни за что не сниму ее.
Проходит год, проходит второй.
Ваше Величество, сын наш, Михаил, вследствие юношеского легкомыслия.
Слишком рано.
Седьмой год с того дня, как Ваше Императорское Величество.
Да слишком же рано.
Стало быть огурцов в бочке и солонины заготовить на зиму.
Затопи печь, Платон, видишь, лязгаю зубами.
Потому что мороз, барин, ой, мороз.
Милостивый друг и брат, должен тебе признаться, что ситуация складывается не слишком благоприятно.
Новому начальству видимо не по вкусу мои близкие отношения с прежним губернатором.
Мне очень жаль Акима Ивановича, я ему многим обязан.
Если бы ты меня увидел, тебя бы удивили происшедшие во мне перемены.
Не хвастая, должен сказать, что во всей губернии не найдешь чиновника более старательного, чем я.
Это вызвано именно влиянием Середы, который привил мне радение к делам службы.
Как же мне не чтить память этого безупречного человека.
Следовательно ты ошибаешься, приписывая мою преданность семье Середы другим мотивам.
Уверяю тебя, что в отношении madame Середы, Ариадны Антоновны, я питал сыновьи чувства, она же пеклась обо мне поистине по-матерински.
Зажги свечу, Платон.
К этой бричке — пара гнедых и упряжь.
Титулярному советнику Салтыкову предписывается.
И не думаю снимать, при резком движении сама сползает.
Барин, от купца Изергина прислали бочку тенерифа.
К чертовой матери.
Вы же, ваше благородие, в прошлом году сами через канцеляриста требовали.
Требовал? Я требовал? Убью мерзавца!
Руки дрожат, как же дрожащими поправить маску.
Милостивый брат, матушка не
И все же я делаю карьеру.
Коллежский асессор Салтыков соизволит заняться.
Как десять лет назад другой вятский ссыльный, Герцен, я наблюдаю за наблюдающими, и от имени губернского правления заверяю полицейские рапорты о самом себе.
Mein Liebchen, was willst du noch mehr?
Свободы.
А, это не предусмотрено.
Хоть вой, как дворняга, хоть тенериф бочками лакай.
Мне было двадцать два года и лучезарные надежды.
Мне тридцать и ревматизм.
Окутанного пледами верный Платон кормит с ложечки. Встану, буду топтаться по Вятке — еще год, еще десять — почтенный старец, чиновничьий патриарх.
Ваше Величество, еще раз осмеливаюсь умолять.
Все время слишком рано.
Идут, рыдают, поют — это война.
Шепчут, читают какие-то письма, машут руками.
Ах ты, мой кормилец, что же я теперь сирота буду делать.
Солдатки головой о землю бьются, потом те, что покраше, гуляют, а старухи просят милостыню, много их.
С театра военных действий — известия отсутствуют.
Шагает серая скотинка, Москвой ее называют или Присягой, мешки за спиной, под шинелями пообиты кости, офицеры спят верхом, интенданты с жирными мордами на телегах пожитки подсчитывают — война.
Возвращаются на деревянных ногах — скрип-скрип — послушайте ребята, что вам расскажет дед, а было это на четвертом бастионе, как раз роздали кашу, вдруг он как пальнет из мортир, я только перекрестился, а Васька ложку ко рту подносил, так с этой ложкой и остался, а голову это ему начисто оторвало.
Подрядчики шампанское хлещут, барышни поют патриотические романсы, о воеводе Пальмерстоне, что разделял Русь по карте, и другие, звон во всех церквах, на плацу рекруты вповалку лежат, в честь наших храбрых солдатиков — оркестр, гимн!
Россия истекает кровью и мечется в тифозной горячке.
Корреспондент пишет из осажденного Севастополя: из-за креста, из-за звания, из-за угрозы не могут люди принять эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство любви к родине.
Россия истекает кровью.
Крестьян на гумне секут кнутом.
Есть и такие, что сами идут в солдаты; если выживешь, говорят, свобода выйдет, и со всей семьей; против вздорных фантазий правительство выкатывает пушки, хотя в Крыму их не хватает.