Сны в Улье
Шрифт:
Я стояла посреди разрушенного двора и рыдала и не могла заставить себя остановиться. Я даже не хотела этого, даже не закрывала глаза или рот руками. Так орут, наверное, потерявшиеся дети посреди торгового центра. Но я должна была выплеснуть свои эмоции. Я была зла от безвыходности своей ситуации, от того, что Эйвар чуть не убил моего отца, от того, что мой отец чуть не убил своего бывшего друга, от того, что они вообще затеяли эту войну, и Эйвар считает меня какой-то женщиной, мертвой уже более пятисот лет, а мои родители задумали мое появление видимо только для того, чтобы я стала ею. Не переставая рыдать, я пошла к Эйвару. Он залечивал свои раны. Когда я подошла к нему, он посмотрел на меня испуганно, так, будто я могла взорваться от своих слез. У него даже не было такого взгляда, когда Дациан мог разрезать его пополам. Неужто ему была так страшна восемнадцатилетняя рыдающая девушка? Я стояла рядом с ним, желая, чтобы он попробовал меня успокоить. В то же время я думала, что если он сейчас попробует притронуться ко мне, я разобью ему лицо. Драться я умела, в десять лет я сломала подруге нос. Но он, казалось, специально лечил свои раны через чур медленно. Я постепенно успокаивалась.
– Пойдем, - сказала я и сама пошла ко входу в здание. Я старалась идти
Нам встретились еще несколько людей в коридорах, которые явно были обеспокоены, но тоже делали крайне почтительное лицо и либо тоже склонялись, либо отдавали честь. В одном из дверных проемов я увидела Кнуда, и лишь он криво и похабно мне усмехнулся. Я была уверенна, он сделал это потому, что его не видел Эйвар.
Когда мы дошли до моей комнаты, я полностью успокоилась. Я сразу пошла в ванную умываться. Я долго держала лицо под холодной водой, пытаясь снять отек с глаз. Когда я выключила воду, в комнате было совсем тихо. Я даже подумала, что Эйвар ушел. Да хоть бы провалился под землю. Но когда я открыла дверь, он стоял прямо передо мной. Я остановилась. Я не испугалась его, но не знала, что делать. Он подошел ко мне и, обняв меня за талию, прижал к себе. Я даже не успела что-либо сделать, как он поцеловал меня в губы. Другой рукой он придержал меня за голову, и его поцелуй и движения были так уверены, будто бы совсем не оставляли мне шанса на отказ. Я позволяла ему себя целовать, чувствуя его дыхание и горький одеколон, и как он с силой прижимает меня к себе. В этот момент я стала еще более беззащитной, все мое оружие в виде слез перестало действовать, не помогли бы и разговоры. Там, на поле я упустила свой шанс хотя бы немного управлять ситуацией. Я не знаю, это было из-за того, что я привела к нему Дациана, или из-за того, что я стала спасать не его. Это все было нелогично, ведь он сам как-то узнал, зачем я вывожу его на улицу, сам знал, что я хочу сбежать.
Я почувствовала, его руку на моей спине уже под майкой. В этот момент, я поняла, что еще один вариант у меня остался. Я сама углубила поцелуй и прижалась к нему сильнее, схватившись руками за его пиджак. Наш поцелуй выходил агрессивным, и я почувствовала, как меня саму это начинает заводить. Эйвар резко прекратил его и отстранился от меня. Он все еще придерживал меня за голову и внимательно смотрел на меня, будто изучая. Нет, в его взгляде было даже удивление, как будто бы он заново меня увидел. Я выдержала его взгляд, мне хотелось в этот момент быть соблазнительной, но я не знала, как такой быть, кроме как улыбнувшись. Но мне сейчас все еще было не до улыбок. Я просто смотрела ему в глаза, не зная, что делать. Его голубые светлые глаза казалось, не могли выражать никаких чувств, разве что только зачатки эмоций. Он снова покровительственно хотел притянуть меня к себе, но на этот раз я его остановила. Я сама начала расстёгивать рубашку на нем. Если бы я хоть на секунду отпустила контроль, мои пальцы бы задрожали. Но сейчас мои движения были жесткими, и если я где-то делала что-то неловко, я надеялась, что это приписать моему возбужденному состоянию. Эйвар ничего не делал, просто смотрел за мной. Я сняла с него пиджак, а за тем и рубашку. Его тело было слегка худощавым, но в тоже время мужественным с широкими плечами и рельефными мышцами. Я сама засмотрелась на него, и вдруг поняла, что не знаю, что делать дальше. Вроде женщин трогают и целуют везде, а что потрогать у мужчины, прежде чем в штаны лезть, я не знала. Мне захотелось провести рукой по его торсу, но я не смогла это сделать. Я уже решила, что я могу начать снимать одежду с себя, как вдруг Эйвар взял меня за руку, поднес ее к губам и просто поцеловал. Я медленно подняла голову на него. Я была ошарашена и смущена больше, чем когда я раздевала его или он целовал меня по-настоящему. Эйвар притянул меня к себе теперь уже гораздо более мягким движением, не таким властным. Он поднял меня на руки и положил на кровать. Я лежала на спине и снова чувствовала себя совсем беззащитной, но теперь меня почему-то совершенно перестало угнетать это чувство. Эйвар склонился надо мной и положил руку на мою коленку. Я согнула ногу, и он медленно повел руку выше по бедру мне под юбку. Он смотрел на меня, и я поняла, что он не просто наблюдает за мной, а любуется. Я опять вспомнила, что он воспринимает меня, как другую женщину, и чтобы думать об этом меньше, закрыла глаза. Его рука уже дошла до моих трусов и он надавил на меня, двумя пальцами. Мне было и интересно, и хотелось, чтобы он трогал меня, но этот процесс мне казался даже более смущающим, чем, если бы он просто снял с меня трусы и вошел в меня. Он ласкал меня, и я, наконец, позволила себе улыбнуться. Он проник пальцами под ткань трусов, и я застонала, когда мои колени затряслись. Я сжала ноги, мне было невероятно хорошо, но я хотела, чтобы он перестал это делать и взял меня. Но Эйвар не убрал руку и снова раздвинул мне ноги, продолжая. Я вцепилась руками в подушку, и через несколько минут стыдливого наслаждения, я, наконец, смогла расслабиться и отдаться полностью ощущениям. В какой-то момент я почувствовала его вторую руку на моем лице. Он провел указательным пальцем вниз от кончиков волос и остановился у моих губ. Он надавил пальцем, проникая мне в рот, и я обхватила его не только губами, но слегка прикусила его. Эйвар медленно вытащил палец, и вдруг резко стянул с меня трусы. Он быстро расстегнул молнию на моих ботинках и полностью стянул юбку с нижним бельем. Мне казалось неправильным оставаться в майке, и я сама приподнялась и сняла ее. Эйвар смотрел, как я это делаю, и я решила сама снять и лифчик. Я была перед ним абсолютно голой, на моей шее остались только висеть несколько подвесок, а на руках браслеты и кольца, но я не чувствовала себя из-за этого неловко. Эйвар расстегнул брюки, и я снова опустилась на подушку. Он притянул меня к себе за бедра, и я едва успела почувствовать его член рядом, как он вошел в меня. Он, наверное, не знал, что я не чувствую боли, поэтому был осторожен. Мне даже стало немного обидно, что я не узнаю полноценно, каково это лишаться девственности. Новое ощущение близости было приятным, но меня не раздирало от желания, как когда он просто трогал меня.
– Лида, - сказал Эйвар, будто пробуя, как звучит мое имя. Он отстранился от меня и снова стал рассматривать.
– Лида, - повторил он более уверенно. Наверное, я могла расценивать эту интонацию, как свою личную победу. Возможно, в скором времени Лида и Лаура станут для него разными людьми в его сознании. Эйвар лег рядом со мной и стал перебирать мои браслеты. Он, наконец, переключил свое внимание с моего лица и поднял мою руку, внимательно рассматривая браслет за браслетом. Было даже смешно смотреть, как такой мужчина, которому, наверное более тысячи лет, рассматривает мои черепа, шипы и анархии на браслетах. Я даже засмеялась, и меня саму удивил мой смех, он вышел каким-то совсем не моим, будто немного ведьмовским. Эйвар вздрогнул и отпустил мою руку. Я своим странным смехом будто порвала тот момент нежности, который между нами был.
– Я схожу в душ. Не ходи за мной только!
Я вскочила с кровати и быстро пошла в сторону ванной. Тот момент, когда он произносил мое имя и держал меня за руку, будто бы еще больше сблизил меня с ним. Это было неправильно. Я ведь должна его ненавидеть, даже не за себя, а за то, что он хочет убить моих родителей, и всех тех людей, с которыми я хоть и не стала друзьями, но уверена, стану в дальнейшем. С другой стороны, Адель, конечно, сама захотела его убить первой. Или это он первым убил ее какого-то там любовника? Что тоже было неправильным, у нее ведь есть Дациан. Или все вообще происходило лишь потому, что она хотела его спровоцировать? Кровь Эйвара, которую я достала, ведь так и не была использована. Но при всем при этом это Эйвар начал охоту на них? Их война была слишком запутанной, и, возможно, я просто многого не понимала. Я пришла к еще одной неправильной мысли. Хотя я и была одним из воплощений разрушения, лучше всего было бы закончить эту войну. И последнее неправильное решение на сегодняшний день: пока я здесь в плену, я попробую наладить контакт с Эйваром.
– Ты хочешь прийти ко мне?
– крикнула я, но Эйвар не отозвался. Я услышала, как хлопнула дверь.
10 глава. Кнуд.
Я не люблю людей, которые не испытывают передо мной страх. Мне сразу хочется отправить им пулю в голову, чтобы не смотрели на меня своими гордыми глазками, будто бы они думают, что могут меня переиграть. Или того хуже, будто думают, что слухи про меня преувеличены. Обычно я тут же доказываю им, что я тот самый Серый Волк из сказок. Если не пулю, то нос сломать всякому можно. Пусть уму-разуму учатся да другим рассказывают. Бывают, конечно, исключения. Эйвар - мой начальник, я скорее себе в голову выстрелю, чем ему. Юдит - жестокая дрянь, Мадонна со скульптур Микеланджело, пытавшая меня несколько лет в плену, и продолжающая это делать, просто своим существованием, лучшая женщина, которая никогда не будет моей. И забыть нельзя и помнить невозможно. И вот еще этот доктор, Г. Лангерман. Нашего доктора Гидеона все так заколебало, он настолько от всего устал и бесился, что на страх у него просто не осталось сил. Честно, не знаю, что конкретно его так достало, в относительно мирное время у него и работы почти никакой, но он относился к той партии людей, которых всегда отвлекали от важных дел и ежедневно портили настроение. Один в белом пальто стоит красивый. А ведь на Строй работает, должен был привыкнуть терпеть.
– Из всех лекарств лучшее - отдых и воздержание. А так как мы с тобой Творцы и не можем заболеть, нам ни отдых, ни воздержание не положены, - сказал я и чокнулся с ним рюмкой, полной водки.
– Пьянство - купленный самим же билет в безумство. Ты рассуждаешь, как алкоголик, Кнуд.
Мы немедленно выпили. Вообще я питал к нему почти теплые чувства. Он, конечно, нытик и зануда, но из всех бесхребетных говнюков, что собрал Строй, я предпочитал пить именно с ним.
– Не, не, не. Это не пьянство, друг мой. Есть и пить нужно столько, чтобы наши силы восстанавливались, а не подавлялись. Так вот, я без рюмки за душой даже с кровати не поднимусь. Знаешь, кто это сказал? Знаешь? Должен, знать, как докторишка.
- Чтобы там ни говорил Цицерон, ты это извратил и обсмеял. У тебя алкогольная деградация личности. Юмор алкоголика, логика алкоголика.
Везет же мне постоянно натыкаться на умников. Обычно мы пили с ним без причины. Гидеон, конечно, говорил, что они у него есть: отвлекли от исследований, пациент нагрубил, наблевал, не пришел, задавал тупые вопросы, умер. Но на самом деле у него причин не было. Сейчас они появились у нас обоих. Скоро нас ожидала большая битва, каждый мог там сдохнуть. Он, конечно, с большой вероятностью. Ему завтра придется быть единственным врачом на поле битвы, и, поступившись своей клятвой Гиппократа, лечить только своих. Я же завтра поведу армию, состоящую в основном из торчков, подсевших на Небо, неспособных больше мыслить самостоятельно, они даже не заметят, как помрут.
– Выпьем, не чокаясь.
Дрянная жидкость прожигала мне желудок. Надо будет его как-нибудь подлатать. Все потом. Мир вокруг напрягся, натянулась струна, скорчились узоры на абажуре лампы в неприятную гримасу. Понял я, что еще выпью, и дальность прицела моей винтовки критично сократится. Я отставил рюмку и встал. Пора и честь знать.
– Завтра еще свидимся. А, черт, нет! Я тебе издалека ручкой помахаю.
Гидеон пробурчал что-то недовольное и отмахнулся от меня рукой. Когда я закрывал дверь в его кабинет, он наливал себе еще стопку.