Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825
Шрифт:
Инструкция о содержании Бирона в Сибири{75}
Инструкция из Кабинета его императорского величества лейб-гвардии капитану поручику Петру Викентьеву, поручику Мирону Дурново, прапорщику Александру Протопопову.
По именному его императорского величества указу велено для содержания под караулом бывшего регента Бирена с его фамилиею отправить вас с командою, того ради имеете вы чинить нижеследующее:
1. Взять вам с собою унтер-офицеров трех, капралов 6 да солдат 72 человека и ехать отсюда в Шлютельбурх к обретающемуся тамо у содержания означенного Бирена с фамилиею гвардии капитану Лопухину и, отдав ему посланный с вами из Кабинета его императорского величества указ, оного Бирена с фамилиею принять вам под свой караул и имеющиеся у оного капитана наличные на содержание тех арестантов деньги, сколько их по приезд ваш в остатке будет, взять у него с распискою.
2. Имеющийся при вышеписанных арестантах серебряный сервиз вам отобрать, а сколько в нем каких именно сосудов и прочего подробно описав, отправить с помянутым гвардии кацитаном Лопухиным для объявления в Кабинете его императорского величества, а вместо того оставить при них посланную
3. Приняв тех арестантов, вести их, не заезжая в Москву, прямо до Казани, начав тракт свой от Шлютельбурха на Ладогу водою, от Ладоги до Устюжны Железопольской сухим путем, от Устюжны водяным путем до Казани и оттуда далее Камою рекою. И, прибыв в Казань, одному из вас, прапорщику Протопопову, гвардии с одним сержантом и одним капралом и с двадцатью четырьмя человеки солдат возвратиться с репортом в Санкт-Петербурх и явиться в Кабинете его императорского величества, а вам, капитану-поручику Викентьеву и поручику Дурново, ехать с теми арестантами сибирской губернии к городу Пелыму. И, будучи в дороге, никого ко оным арестантам ни под каким видом не допускать, бумаги и чернил им не давать и по прибытии в тот город ввесть их в построенные тамо для них нарочно покои, которые огорожены острогом, и содержать их под крепким и осторожным караулом неисходно, и самим вам с командою своею быть в построенных при том остроге особливых покоях неотлучно и всегдашнее смотрение иметь, чтоб никто из них никаким образом уйтить не мог; и в тамошнюю их бытность потому ж никого к ним не допускать, бумаги и чернил не давать.
4, Понеже по именному его императорского величества указу велено помянутому бывшему регенту с его фамилиею на корм и на прочее содержание давать по 15 руб. в каждый день, а на год по 5 475 р.; при нем же быть из служителей его Александру Кубанцу, сибиряку Илье Степанову, девке-арапке Софье, девке-турчанке Катерине – им всем на содержание особливо 50 р. на год; а ежели оные арестанты похотят для работы содержать еще мужика и бабу, то вам приискать из вольных людей; за наем и деньги платить из показанной определенной на содержание его, Бирена, с фамилиею суммы; со оными же арестантами для удовольствия их отправлены при вас со особым годовым жалованьем пастор – ему 300 р., лекарю 50 р.; да от двора его императорского величества служители – два повара, им по 40 р.; один хлебник – ему 30 р., а всем имеет быть на год 5 985 р. Того ради имеете вы тем арестантам о той, определенной им, даче и о всех, отправляемых с ними со особым жалованием людях объявить именно, чтоб они о том были сведомы. И когда им потребно будет, а особливо в Сибири [церковную] службу – по своему закону отправлять, в том вам как тем арестантам, так и пастору ни малейшего воспрещения не чинить.
5. Ныне для дорожного проезду как тех арестантов, так и всех отправленных с ними вышепоказанных людей дано вам здесь из объявленной определенной на них суммы на полгода 2 992 р. 50 к., которые вы имеете при первом случае, кроме тех арестантов, что кому надлежит, как выше показано, для дорожного их проезду выдать все сполна с распискою, а оным арестантам денег на руки не давать, но что им при первом случае на дорожный проезд и для бытности их в Сибири в запас потребно будет, каких вин и прочих съестных припасов, оное вам с ведома их в пути, где что способно, покупать из определенных на дачу им денег. И будучи вам в дороге и во время содержания их в Сибири, довольствовать их пристойно пищею, только чтоб могли довольны быть. А в Сибири съестные припасы заготовлять, усматривая время, когда что можно дешевле купить, дабы излишней передачи не было. И когда потребно им будет какую одежду сделать, оное вам исправлять из тех же определенных на содержание их денег, токмо, на сколько где каких припасов куплено и какого именно платья сделано им будет и во что оное станет, о том расходе иметь вам подробную и верную записку, учиня для того за вашими руками записную шнуровую книгу.
6. Будучи в дороге, для тех арестантов квартиры вам занимать довольные и без крайней нужды долго нигде не стоять; и никого к ним, кроме вышепоказанных отправленных с ними людей, отнюдь не допускать; и об них вам именно, кого везете, никому не объявлять, и о том как команды вашей, так и отправленным со оными арестантами людям имеете вы накрепко запретить. И хотя оных людей, кроме лекаря, под караулом содержать не надлежит, однако ж смотреть за ними, дабы они как в пути, так и в бытность их в Сибири никуда в посторонние места, где им нужды не имеется, отлучаться не могли. А когда им потребно будет что для своей провизии купить, то для надзирания над ними посылать солдат, чтоб они с кем не надлежит в непристойные разговоры не вступали. А лекаря с теми арестантами держать под караулом, понеже он за тяжкую свою вину посылается туда вместо смертной казни. И по прибытии в город Пелым означенному пастору, когда ему при оных арестантах нужды не будет, жительство иметь обще в построенных для вас покоях; поварам и хлебнику по отправлении своего дела быть с солдатами; а ежели б иногда из них кто в подозрении явился, то оного запереть в острог и с другими коммуникации иметь ему не велеть и о делах его доносить вам в Кабинет; но ежели б случилось такое важное дело, которое б время не терпело, то об нем тотчас накрепко надлежаще исследовать и виновных под крепчайшим караулом [содержать] и о том со обстоятельством доносить в Кабинет же. А собственным их, арестантов, також наемным служителям и лекарю остаться с ними в остроге.
8. Будучи в дороге и об оных арестантах, и о состоянии караула вашего почасту вам в Кабинет его императорского величества репортовать и те репорты, запечатывая в конвертах, для отсылки отдавать в городах, в которых вам когда быть прилучиться, с распискою, подписывая на оных, что о секретном деле. А в бытность вашу в Пелыме репортовать вам таким же образом и те репорты посылать чрез тобольскую губернскую канцелярию помесячно.
9. Быть вам с командою вашею у содержания оных арестантов до указу, ибо на перемену вам и обретающейся при вас команде присланы будут другие офицеры с командою. И когда кто другие на ваше место присланы будут, то имеете вы им караул свой надлежащим порядком сдать. А при том все иногда случающиеся предусмотрении и осторожности подробно объявить и, отдав им сию инструкцию, возвратиться в Санкт-Петербурх.
11. В прочем во всем поступать вам, как честным и добрым офицерам и верным его императорского величества рабам пристойно, и надлежит и команду свою в добром порядке содержать, и, будучи как в пути, так и в Пелыме, обид и нападку никаких никому не чинить под опасением военного суда. (…)
Подписали господа кабинет-министры тако: Андрей Остерман. К. Алексей Черкасский. Граф М. Головкин.
Июня 4 дня, 1741 года.
Такову инструкцию капитан-поручик Петр Викентьев взял.
Из протокола допроса Б. К. Миниха в конце 1741 года{76}
Фельдмаршал же Миних во вторичном допросе к вышеписанному делу еще в пополнение показал: когда ко арестованию означенного же герцога Курляндского стоящие тогда у принцессы Анны на карауле офицеры склонены были со изъяснением ее, принцессы, сына и ее мужа от оного герцога утеснения, и тогда при том тем офицерам и солдатству будто бы вначале [что] ее императорскому величеству ныне счастливо владеющей государыне императрице[86] и герцогу Голштинскому помянутый герцог Курляндский намерен чинить сильные озлобления, им, Минихом, не истолковано, а как помнит, также и от принцессы Анны он таких речей не слыхал; да и в то ж самое время как он, Миних, бывшего герцога Курляндского арестовать шел, нарочно чтоб тем более солдат к тому делу возбудить, пришед к стоящей тогда на карауле роте по вступлении в парад, таких речей, что ежели они хотят служить ее императорскому величеству и ее племяннику государю герцогу Голштинскому, то бы шли с ним его арестовать, ибо-де кого хотят государем, тот и быть может, хотя принца Иоанна или герцога Голштинского, он, Миних, отнюдь не говаривал, кроме того, что сказал вышедшим из караульни офицерам, чтоб они выслушали от пришедших с ним офицеров приказ принцессы Анны и чтоб они по тому поступали; а об имени ее императорского величества государыни императрицы Елисавет Петровны и о герцоге Голштинском ничего он тогда не упоминал, что-де и бывший тогда с ним полковник Манштейн сказать может. (А понеже бывшие тогда на карауле гренадеры объявили, что пришед-де оный фельдмаршал к караулу, говорил им: хотите-де ль вы государю служить? Ведаете, что регент есть, от которого государыне цесаревне, племяннику ее принцу Иоанну и родителям его есть утеснение, и надобно-де его взять. И спрашивал их: «Ружье у вас заряжено ль?» На что они отвечали: «Готовы государю с радостью служить!» – и пошли, и взяли. А потом уже они, видя, что на другой день дело не туда пошло, руки опустили.) И того ради оному Миниху представлены тех гренадеров девять человек, которые ныне в лейб-компании ее императорского величества, и сказали, что-де он, граф Миних, им, тогда бывшим на карауле, именно пред фрунтом о государыне императрице Елисавет Петровне и принце Голштинском говорил. На что он, граф Миних, ответствовал, что он таких речей, как они объявляют и как выше показано, не говаривал. И в том обе стороны на очной ставке на своих словах сначала утверждались, но потом, когда от них лейб-компании прапорщика, вахмистров и рядовых, он, граф Миних, в том уличен стал, то он признался, говоря, что понеже он слабую имеет память, яко же для того и об отставке от службы просил, то такие слова, как они показывают о государыне императрице Елисавет Петровне и о принце Голштинском, он тогда, как ныне припамятует, говорил и что в том за своим беспамятством прежде не признался, в том признавает себя винна и просит о милосердии; а те слова, без сумнения, говорил для того, чтоб тогда тех гренадеров ко арестованию регента во исполнение воли принцессы Анны тем более анкуражировать.
Записка Э. И. Бирона{77}
В 1730 г. приезжал в Москву Эммануил, инфант португальский, предпринимавший это путешествие с целью расположить к себе сердце императрицы Анны Иоанновны и сочетаться с нею браком. Однако же прежде каких бы то ни было объяснений первоначальное намерение Эммануила исчезло внезапно, и внимание гостя обратилось на принцессу Анну, дочь герцогини Мекленбургской, Екатерины Иоанновны. Но инфанту посоветовали – не думать о принцессе. С этого времени вице-канцлер граф Остерман и обер-гофмаршал граф Левенвольд часто начали заговаривать с императрицею о порядке престолонаследия в России, вкрадчиво изъясняясь, что необходимо было бы принять надлежащие к тому меры. Императрица, настроенная подобными внушениями, поручила Остерману и Левенвольду обсудить этот вопрос вдвоем и доложить ей о результатах своих совещаний.
Несколько дней спустя Остерман и Левенвольд представили государыне следующий план:
1) Так как ее величеству не угодно избрать себе супруга, то надлежит принцессу Анну Леопольдовну выдать за одного из иностранных принцев.
2) Ее величество изберет своим наследником одного из детей, рожденных от этого брака, не стесняясь правом первородства.
3) Империя должна присягнуть в признании наследником престола того лица, которое изберет ее величество.
4) Через это заблаговременно устранятся все недоразумения и разрушатся интриги, которые могли бы возникнуть и затеяться в России или за границею.