Собака и Волк

Андерсон Пол Уильям

Тот день прошел в полном молчании. Лишь младенец оглашал дом криками.

— Пора уже дать ему грудь, — сказала Тера.

— Да, — отозвалась с постели Нимета. — Девять месяцев сосал он мою кровь. Теперь ему понадобилось мое молоко.

Тера сидела рядом на табурете, сцепив на коленях пальцы.

— Беспокоюсь я о тебе, девочка, — сказала она медленно. — Ты все молчишь. Голос твой я слышала только во время родов. И смотришь, как слепая. Куда смотришь-то?

Нимета вздернула губу.

— Ты

сама советовала не тратить попусту силы и не кричать. Ну, теперь я и стараюсь их восстановить.

— Грешно винить новорожденного ребенка.

— Разве я его виню? Я виню четверых зверей, породивших его.

Тера некоторое время смотрела на нее.

— Так ты пыталась от него избавиться?

— Конечно.

— Как?

— Я перепробовала все средства. Но что я знаю? В римском городе я чужая. А потом… — Нимета замолчала.

— А потом, — продолжила Тера, — ты поселилась у Руны.

Нимета сжала губы.

— Доверься мне. — Тера осторожно взяла вялую руку, лежавшую на одеяле. — Знаешь, с таким горем, как у тебя, я еще ни разу не сталкивалась. Я буду молчать. Если расскажешь мне, что ты делала, может, и пойму, как тебе помочь.

Нимета задумалась. Когда заговорила, в голосе слышалась решимость.

— Поклянись, что будешь молчать и без моего разрешения никому ничего не расскажешь.

— Обещаю.

— Нет, ты должна поклясться. Поклянись, что будешь хранить молчание обо всем, что довелось тебе увидеть и услышать, пока ты была со мной.

Тера скорчила гримасу:

— Нелегко это будет. Ну да ладно.

Она взяла нож, висевший у нее на поясе, уколола большой палец и выдавила на пол каплю крови.

— Если нарушу данное тебе слово, пусть найдет меня Дикий Охотник, а собаки его лижут мою кровь, пусть душа моя не найдет покоя и будет вечно скитаться. Кернуннос, ты слышал.

Нимета села в кровати, дрожа от восторга.

— Так ты знаешь старое учение. Научи меня!

Тера покачала головой:

— Во всяком случае, знаю достаточно, чтобы бояться. Если сделаю это, пострадаем мы обе. Ну-ка, ложись и расскажи мне о том, что я у тебя спрашивала.

Нимета нехотя согласилась. Она рассказала о травах, которые использовала, — горьких и вызывающих тошноту. О том, как бросалась животом на землю, как искала колдунов и знахарей. Все было напрасно. К тому же к ней, язычнице, отверженной, несмотря на деньги, которые дал ей перед отъездом Эвирион, относились с подозрением, и она не могла действовать открыто, даже в Гезокрибате среди бедного населения. Христианские заповеди запрещали уничтожать плод и тем более новорожденного.

— Руна давала мне пить сапу, — закончила она. — Но от нее я чувствовала себя слабой и больной. В конце концов она сказала, чтобы я перестала. После этого я почувствовала

себя лучше, а в животе у меня начались толчки. Словно у меня там сидел всадник, подгоняющий лошадь.

Тера нахмурилась:

— Сапа?

— Руна сказала, что это римский напиток. В свинцовом сосуде варят виноградный сок. Получается густой, сладкий сироп. Римляне обычно добавляют его в вино. Я пила его неразбавленным. Похоже, так оно и есть.

Нимета подняла глаза:

— Руна говорила, что сапу пьют римские проститутки. Она отбеливает кожу и помогает избавиться от нежелательной беременности. Тут я и подумала, что смогу убить свою личинку. Только ничего из этого не вышло.

Тера некоторое время сидела молча, а потом сказала:

— Да ладно, пусть он у тебя побудет, а потом мы с твоим отцом подыщем ему приют… Гм. В Исе всегда считали, что свинец — это медленный яд.

— А онхочет его?

— Мне кажется, он предпочел бы, чтобы он умер в утробе. И все же… он ведь его внук, его и королевы Форсквилис. Думаю, любил он ее не меньше, чем остальных королев. Дахилис, мать Дахут, — это уже дело особое. Но Дахилис покинула его, когда я была еще ребенком. Так что знаю ее только по рассказам. Ну а Форсквилис-то я, конечно, видела. Красивая, сильная и странная она была. И все-таки Граллон сделает для внука все возможное.

— Тогда я потерплю, — пробормотала Нимета. Когда Тера принесла ей младенца, она обнажила грудь, и ребенок жадно приник к ней.

В последующие дни Нимета не выказывала по отношению к нему ни любви, ни ненависти. Тера научила ее, как обращаться с ребенком, и она делала все, что положено. Говорила она мало, а все больше смотрела вдаль и трогала амулеты. Когда к женщине вернулись силы, стала метаться по дому, как кошка в клетке. Позднее стала выходить из дома, бродить по лесу и купаться в реке.

Сначала она выходила ненадолго, потом ее не было дома все дольше. На третий день Тера сказала:

— Ладно, теперь я могу тебя оставить. Я зайду к твоему отцу и скажу, что ты оправилась после родов. Он будет рад. Когда ему можно будет навестить тебя, или ты сама к нему придешь?

Нимета ответила ей тихо и холодно:

— Я сообщу потом.

— Посыльные от него будут время от времени к тебе заглядывать, — голос Теры смягчился. — Не томи ты его больше. Он одинок и обременен заботами.

— Я дам ему знать. Спасибо тебе за помощь.

Тера начертила в воздухе знак.

— Пусть Они будут с тобой, детка.

* * *

Когда женщина ушла, Нимету затрясло. Дрожь не проходила. Она скорчилась в углу, обхватив себя руками, но зубы так и стучали. Ребенок плакал. Она громко обругала его, и он замолчал. Нимета долго завывала.