Собаки мертвы
Шрифт:
– Не волнуйтесь, дорогая, Федюша со всем справится.
Домоправительница распахнула двери и они оказались в полутемной прихожей. Сердце болезненно сжалось – вот она и дома. Постепенно глаза привыкли к полумраку и она смогла оглядеться. Внушительный фасад и резные входные двери обещали многое, но внутри дом был лаконичен, как костюм от Шанель. Никакой роскоши в виде позолоченной лепнины и наборного паркета, никаких тебе хрустальных люстр или шелковых обоев. Только дубовые панели, каменные полы, а в центре стол, на котором стояла огромная бело-синяя ваза с весенним букетом. Прихожую от гостиной отделяла анфилада колонн из песчаника, соединенных друг с другом полукруглыми сводами. На этих самых колоннах вся помпезность дома и заканчивалась.
Дальше
На всем лежала печать запустения. Как мельчайшая пыль, она окутывала дом, серебрилась в широких белых лучах, проникающих из окон с частым переплетом. Внутри Саша не почувствовала ничего зловещего, как подсознательно ожидала, но печать какой-то стылой затхлости лежала на всем. Не потому, что Ксения плохо следила за домом, а потому, что в нем жил один-единственный одинокий человек, а дом был на это не рассчитан. Дом строился для семьи, и когда единственный оставшийся похоронил себя в нем, дом сделался склепом, куда никогда не проникает ни солнце, ни ветер, ни сама жизнь. Ксения вежливо подождала, пока гости не освоятся, и как хозяйка, повела их дальше. Ее шаги эхом отдавались от стен и высокого потолка. Саша вдруг вспомнила, что когда они пятеро поселились здесь, никакого эха в доме не было. Может быть и было, но не такое гулкое и звенящее. Да, настоящий склеп, холодный и мертвый. Близнецы шагали за домоправительницей, удивленно оглядываясь вокруг, а Саша осталась стоять посреди гостиной, не в силах сделать ни шага. Войти в дом оказалось просто, а вот начать в нем жить будет нелегко. Оставшись одна, она отчетливо услышала, как в анфиладе кто-то засмеялся. Пробежали быстрые шаги и с лестницы донесся веселый голос одного из братьев:
– Эй, что ты там возишься, на футбол опаздываем!
И тишина.
Это не на самом деле, нет конечно. Просто почудилось, разыгралось воображение. Это просто нервы и воспоминания, от которых по-прежнему зябко на душе. Нервы взвинчены до предела, она устала, отмахав двести километров по плохой дороге, вот и мерещится всякая ерунда… А если подумать о том, что завтра она будет стоять над разверстой ямой, куда в деревянном ящике опустят отца, станет совсем худо.
Нет, она не позволит себе расслабиться. Черт возьми, она возьмет себя в руки и сделает все как надо. Она достойно проводит отца и продержится несколько дней в этом проклятом доме. А потом вернется в город и забудет все, как страшный сон. Да, такой план подойдет, это отличный план. Она решительно тряхнула головой, выметая прочь все ненужное, и пошла вслед за Ксенией и детьми.
Через гостиную они попали в столовую, а потом в примыкающую к ней кухню. Проходя мимо, она увидела, что на зеркало над камином накинута черная шаль. Она не помнила у них такой шали. Наверное, ее принесла Ксения. Когда кто-то в доме умирает, занавешивают зеркала. Дикий обычай, какое-то средневековье.
На кухне все почувствовали себя свободнее. Пространство было привычное, не такое огромное, и тут оказалось поуютней – чувствовалось присутствие человека. Дети уселись за круглый столик у окна. Ксения принялась суетиться с чаем. Саша наблюдала за ней и вспоминала, как они с мамой готовили праздничный обед в честь новоселья, расставляли новую посуду, синий с белым английский сервиз, подарок отца. Как потом варили кофе и болтали, обсуждая новую школу, мечтая и планируя… Вспоминала отстраненно, холодно, будто старый черно-белый фильм. На кухне все осталось по-прежнему, но казалось, что та жизнь не существовала вовсе. Когда-то, должно быть, существовала, но растаяла без следа, как детский сон или светлячок
Наконец Ксения накрыла на стол, достала из холодильника заранее приготовленные пирожные и присела сама.
– Нам надо обсудить, Сашенька, насчет завтра, – сказала она и замолчала, испытующе глядя на нее.
– Я благодарна, Ксения Васильевна, что вы принимаете такое участие в нашей семье. Просто не представляю, чтобы мы без вас делали.
И положила ладонь на руку немолодой женщины. Фраза была стандартная, заготовленная, жест тоже, такие заготовки имелись у Александры Качур на все случаи жизни. Просто чтобы всегда были под рукой, мало ли в какой ситуации окажешься. Ксения расчувствовалась, достала из фартука платочек и принялась вытирать выступившие слезы.
– Да, Сашенька, такое горе… Я и не ожидала… Нет, он, конечно, не очень себя чувствовал в последнее время, но чтобы так скоро…
– Вы позвонили всем, кому надо, Ксения Васильевна?
Домоправительница громко высморкалась в платочек.
– Конечно. Соседи, Анна Иосифовна, Николай Никитович – всех обзвонила. Неля готовит стол на два часа, человек на десять, не больше.
Она опять замолчала, а потом смущенно подняла глаза. Саша поняла, что домоправительнице неловко за своего подопечного, который собрал на поминки такое неприлично маленькое количество людей. Если умер человек, проживший на одном месте двадцать лет, на его похороны должны явиться полсотни. Это в том случае, если он был не очень популярен при жизни, а если был – то все триста, то есть все взрослое население Холодного. А на эти похороны почти никто не придет. Такая ситуация выглядит ненормальной.
– Понимаете, деточка, последнее время он жил так уединенно, – словно хотела оправдаться Ксения. – Совсем ни с кем не общался, совсем. Ни то, чтобы его не любили, вовсе нет… Его бы очень даже любили, если бы он позволил, ведь он такой добрый человек, такой умница! Да его и любили, пока он… А потом он сам не захотел никого видеть, превратился в отшельника. Из-за этого они и стали сторониться. Он сам отдалил всех, совсем перестал выходить из дома, и только…
И запнулась.
– Что «только», Ксения Васильевна?
Домоправительница отвела глаза, как будто ее в чем-то уличили.
– Только выходил собак покормить.
Ах да, еще собаки. У отца были собаки.
– Многие из тех, кто хотел бы прийти, не придут.
Ксенины слова повисли в воздухе. Близнецы замерли с пирожными в руках и уставились на взрослых.
– Это почему же? – холодно спросила Саша. Ощутила злость, смешанную со стыдом, непонятно чем вызванным.
– Побоятся.
– Кого побоятся?
– Говорю же, Сашенька, он жил затворником, а дом такой большой… Он ни с кем не общался, никого к себе не приглашал. И еще эти собаки.
– А при чем тут собаки?
– Может, собаки и не при чем.
В груди стало тесно. Появилось чувство, что сердце обросло плотью и перестало помещаться на положенном месте. Губы Ксении поджались, сделав лицо шестидесятилетней женщины недовольным и капризным, как у избалованного ребенка. Ей явно не хотелось развивать тему. В принципе, все понятно: селяне опасаются огромного заброшенного дома со странным хозяином и злобными псами, как подсознательно опасаются кладбищ, брошенных объектов и хищников. Примем пока эту версию за данность.
– Так вы не против, если поминки будут в два, Сашенька?
– Да, это прекрасно, Ксения Васильевна. Священник придет? Вы вызвали?
– Конечно! Обязательно! – испуганно замахала руками Ксения. – Все сделает, как надо.
– Тело из Смелы привезут в десять?
– Не в десять, а в двенадцать, так мне сказали в похоронном агентстве. Поэтому поминки назначены на два.
– Да-да, они говорили, я забыла.
Еще в Киеве она созвонилась со смелянским похоронным агентством, чтобы те организовали доставку тела, гроб и другие необходимые вещи, и заранее расплатилась, не торгуясь и не вникая в детали. Бесспорно, похоронный бизнес прибыльный бизнес, ведь сколько кругом таких растерянных родственников.