Собиратель автографов
Шрифт:
— Привет.
— АЛЕКС ЛИ, ЕСЛИ НЕ ОШИБАЮСЬ? — снова вскрикнул раввин.
Женщины согревали Алекса взглядами, а один мальчик показал на него пальцем.
— Да.
— ПОГОВОРИМ ЗДЕСЬ ИЛИ ЗАЙДЕМ ВНУТРЬ?
— И здесь хорошо.
— ОТЛИЧНО. МНЕ ТОЖЕ ВО ДВОРЕ НРАВИТСЯ БОЛЬШЕ. КАК НАСЧЕТ ТОЙ СКАМЕЙКИ?
— О’кей. А чем объясняется… Отчего вы все время кричите?
— ИНОГДА БЫВАЕТ. СТАРАЮСЬ, ХОТЯ БЫ В ПЕРВЫЕ МИНУТЫ, СГЛАДИТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ… — Красноречивым жестом он показал на свой рост. — ИНОГДА ПОМОГАЕТ. А СЕЙЧАС КАК?
— Что-то не очень.
— Жаль. —
Раввин обогнул стоявшее рядом дерево, ловко взобрался на скамейку и уселся на нее, болтая ногами высоко над землей.
— Итак. Алекс. Перейдем к делу. Каддиш важен для тебя? По-настоящему? Берет за живое?
— Да. Думаю, да.
— О’кей. Объясни как.
— Ну… когда я говорю… То есть, полагаю, что в основном верю…
— ОТКРЫТО ВОЗНОСИТЬ ХВАЛУ ГОСПОДУ — СВЯТОЙ ДОЛГ КАЖДОГО ИУДЕЯ! — с пафосом прокричал рабби Барстон, для пущей убедительности потрясая в воздухе обеими ручками. Опустив их, он как ни в чем не бывало улыбнулся Алексу: — Ведь так сказано в священных книгах, да? И это совершенная правда. Но не надо исполнять свой долг из-под палки. Следует получать от этого удовольствие.Словно ты одариваешь своего отца. Приходишь в синагогу и тем самым делаешь подарок. Раньше, когда ты был еще совсем маленьким и хотел кому-то что-то преподнести, мама покупала тебе этот подарок, помнишь? И всего лишь просила тебя подписать вложенную в пакет открытку или даже макала твой пальчик в красную краску и прикладывала его к какому-то месту. Бывало такое с тобой?
Алексу не оставалось ничего другого, как только неопределенно пожать плечами.
— О’кей! — вскричал раввин Барстон и погрузился в молчание.
По-прежнему стремясь не обидеть его случайным взглядом, Алекс вслед за ним посмотрел наверх, на набухшие почки вишни, обманутые коварной погодой.
Через минуту рабби проговорил:
— Знаешь что? Пойдем-ка прогуляемся! До синагоги и обратно, к этому дереву? Идет?
Раввин вытянул ручки вверх, и Алекса осенило: Барстон ждет от него помощи.
— Что, никогда раньше не поднимал раввинов? Шутка. Это шутка. — И Барстон проворно соскользнул на землю. — О’кей, давай походим туда-сюда. По-сократовски.
Алекс уже давно твердо решил для себя: если придется гулять с раввином-лилипутом, он постарается идти как можно медленнее. Но ему самому с первых шагов пришлось едва ли не бежать вслед за прытким Барстоном, а дети бросились от них врассыпную.
— Все дело в том, — сказал рабби, — что каддиш никогда не сочинялся для синагоги. Ему чужды формальности, и лучше его читать в простой отдельной комнате. Эта молитва свободнее от принуждения, чем какая-либо другая. Но в наши времена такое встречается редко. Какое-то давление со стороны, хотя бы раввинское, тут ни при чем. Она произносится по духовной потребности, по внутреннему зову. Верю, что именно такая человеческая потребность движет тобою. Так?
— О да. Я иду рядом с вами по простой человеческой потребности. Такие потребности есть и у меня, и моих близких.
— О’кей. Хорошо,
С этими словами рабби Барстон неожиданно подпрыгнул и схватился за край невысокой стены, огибающей сзади синагогу. Он подтянулся, встал на плоский выступ и выпрямился. Теперь он возвышался над землей на пять футов семь дюймов против шести футов и одного дюйма у Алекса.
— Ну, что еще ты хотел узнать?
— Хм-м… О’кей… как все будет происходить. Сначала я скажу…
— Ты скажешь свое слово первым, а потом миньян ответит. Между прочим, мне известно, что пока у тебя восемь человек, поэтому я припас двоих волонтеров. Они покажутся странными тебе и твоему отцу, но не Ему, в этом суть дела. Итак, ты говоришь, ты говоришь, ты говоришь, а потом мы отвечаем. Ты снова все повторяешь, мы отвечаем, потом все еще раз, и, наконец, мы говорим вместе. Знаешь свой текст?
— Почти. В основном.
— Тогда мы прошли уже больше полпути. — Рабби широко улыбнулся и хлопнул в ладошки.
— Но как это все действует? Я ничего не чувствую, — пробурчал Алекс и не пожалел о сказанном.
— Перенеси меня, пожалуйста. На этот раз серьезно — на соседний выступ стены.
Алекс подхватил раввина под мышки и перенес его через проем в стене. Осмотревшись, раввин заложил руки за спину и начал ходить туда-сюда по небольшому выступу.
— Отлично. Значит, ты ничего не чувствуешь. Похвальная честность. И хочешь, чтобы я тебя убедил, да? Нам нужно вспомнить историю Акивы. Не правда ли? Об отце, таскании бревен и адском пламени?
— Нет-нет. Я слабо представляю, как мне себя вести, чтобы мой отец обрел вечный покой и тому подобное. Но это не так важно, потому что он не был евреем.
— Зато ты еврей. Но ты и не идиот, сам знаешь, потому ты и здесь.
Рядом с ними двое мальчишек играли в пятнашки и громко кричали. Увидев рабби Барстона, они разом замолчали, потом начали исподтишка пихать друг друга и перешептываться.
Барстону это явно пришлось не по душе.
— Выше нос, Алекс! — бросил он, подошел к краю стены и слез на землю. Далеко не так ловко, как на нее забирался, но с прежним достоинством, ни одним движением себя не роняя.
Алексу стало немного не по себе, потому что превыше всего он ценил в людях простоту. В его окружении только Адам и Эстер любили все усложнять и привязались к нему так сильно, что возможное расставание грозило серьезными проблемами.
— Ребе, я все еще… Понимаю, что вы говорите, но никак не возьму в толк, в чем суть дела. Во всяком случае, какое это имеет отношение ко мне.