Собиратель автографов
Шрифт:
Рабби Барстон пнул ногой несколько камешков и энергично мотнул головой:
— У-ху-хух. Тут надо не суть дела искать, а просто слушать, что тебе говорят, и так делать. Представь, что тебе пятнадцать лет. Стариком тебя не назовешь.
— Были у меня и лучшие годы.
Они вместе прошли по расплывчатой тени от звезды Давида, которая медленно двигалась по двору по мере того, как солнце поднималось выше и выше.
— Алекс! Твой друг Адам сказал мне, что ты собираешь автографы и тем самым зарабатываешь себе на жизнь. В чем тут суть дела? Ты
— Нет, не особенно. Но…
— Но это доставляет тебе удовольствие.
— Немного.
— Поэтому ты и собираешь всякие реликвии. Важные бумаженции, оставшиеся после разных шишек. А есть в твоем бизнесе что-то, что имеет статус дара?
— Как это — дара?
— Я имею в виду, есть что-то в твоей повседневной жизни, что имеет статус дара?
— Ну, я стремлюсь к чему-то подобному. — Алекс невольно подумал о Китти. — Об этом можно только мечтать. Любовь, искусство, милосердие может. Все это — дар.
— Да, об этом можно только мечтать.
— Никак не пойму, куда вы клоните. Я пришел поговорить о ритуале.
Барстон весь словно сжался:
— Ладно, о’кей. Слушаю тебя. Давай поговорим о ритуале.
— Ну… — Алекс с трудом подбирал слова. — Ладно… о’кей, значит, вчера я прочитал каддиш, чтобы попробовать, что ли… — Они вошли в тень от здания синагоги, и без солнечных лучей сразу стало зябко. Алекс поежился и запахнул пальто. — Я прочитал его и ничего не почувствовал. То есть что-то, конечно, чувствовал, но каддиш не помогал.
— Ты был один?
Алекс кивнул.
— Как же, как же. А в футбол ты играешь один? В хоккей? В театре смотришь спектакль один? Танцуешь танго? Занимаешься любовью? В общем, ответ не требуется.
Алекс невесело рассмеялся.
Вишня рядом с ними, казалось, тоже была сбита с толку.
— И наконец, вспомним циддук ха-дин, то есть Божий Суд. Вместо того чтобы проклинать Господа за наши утраты, мы преодолеваем себя и возносим ему хвалы. Мы принимаем его суд. Господь нам дает, Господь и забирает [107] . И мы все принимаем.
107
Слова библейского Иова, чью веру Сатана с позволения Бога подверг испытанию, лишив Иова дома, богатства, любимых детей. Потеряв все, Иов сказал: «Господь нам дает, Господь и забирает. Славьте же имя Его!» (Иов 1:21).
— Но у меня не получается. Не могу принять, — замямлил Алекс, совсем пав духом. — На меня это не действует. По-моему, это ни в какие ворота не лезет. Это страдание. Не могу подписаться под такими строчками, не могу.
Женщина, которая уже несколько минут топталась рядом, перебирая какие-то бумаги, наконец тихо произнесла имя рабби.
— Да, миссис Брегман, иду, еще одну минутку, пожалуйста.
Рабби повернулся и, несмотря на то что солнце светило ему в лицо, посмотрел прямо в глаза Алексу:
— Понимаешь, я очень занят.
Весеннее солнце почти не согревало, но друзья все равно решили пообедать на свежем воздухе, на дорожке у дома Адама. Стулья поставили так, чтобы тарелки пристроить на широкой ограде и сели в ряд, как дальнобойщики, остановившиеся перекусить. Джозеф и Рубинфайн, хохмы ради, заправили салфетки за воротники, в то время как Адам суетился за их спинами со сковородкой, на которой шипела яичница-болтунья в обрамлении розовых ломтиков копченой лососины. Алекс, не говоря ни слова, запрыгнул на ограду рядом с Рубинфайном и, сидя, начал болтать ногами.
— Пока не успели спросить… — сказал Джозеф. — Сегодня первый раз за шесть месяцев не вышел на работу по болезни.
— Подумывает сделать ноги из своей конторы, — объяснил Адам. — Но пока бросается деньгами. Купил лосося. Отведаешь, Ал? — Не дождавшись ответа, он пошел в дом за еще одной тарелкой.
— И правда, думаю свалить, — вяло подтвердил Джозеф, вылавливая из своей яичницы утонувшего в ней мотылька. — Солнышко пригревает и заставляет шевелить мозгами. Вот на меня и снизошло прозрение.
— Не иначе как правда солнце действует. — Рубинфайн нахмурился и показал вверх вилкой.
— Что за прозрение?
— У-у-ум… не хочу там до конца своих дней мариноваться.
— Правильно. Дело говоришь.
— Сам так считаю.
— А что думаешь делать? — спросил Алекс, взяв тарелку с доброй порцией яичницы и тостов.
— Стать постоянно нетрудоспособным. А дальше видно будет.
— Я тоже так раз попробовал, — с легкой завистью промолвил Рубинфайн. — Да только быстро обломался.
Джозеф поднял свое пиво, как флаг:
— Кишка тонка у тебя на такие дела. А меня с пути не собьешь. Черт возьми! — Он в первый раз повернулся к Алексу: — Что с тобой?
Алекс посмотрел мимо Джозефа и Рубинфайна на Адама, словно пытаясь поймать его взгляд:
— Похоже, Эстер может от меня уйти.
Адам с тревогой на него взглянул и отвел глаза в сторону, как мальчишка, случайно увидевший своих родителей в минуты соития.
Джозеф открыл бутылку пива и протянул ему.
Рубинфайн сказал:
— В конце концов все друг от друга уходят.
Алекс нахмурился:
— Ты, мыслитель. Никакой это не конец. А просто точка, на полпути. Понял?
— Только Господь Бог постоянен, — заявил Рубинфайн и выхватил перечницу из руки Джозефа, когда тот уже сам начал трясти ею над тарелкой. — Все, что Он дал нам, имеет свой конец. Кончается здесь. А не там. — Он показал на небо. — Это его дар нам — что все кончается. А теперь вы можете мне сказать: «Да, хорошенький дар, но можно мне вернуть его или обменять на что-то другое?» И на это я вам скажу…