Собиратель чемоданов
Шрифт:
С этими словами Упендра поднял с пола тот самый страшный лоскут и наложил его себе на лицо. К удивлению Чемодасы, все отверстия в портрете в точности совпали с отверстиями на колпачке Упендры.
— Ну, как? — спросил Упендра
— По-моему, похоже, — сказал Чемодаса, — Все совпадает. Вот только края бы подровнять. А так все сходится.
— Ты полагаешь? — Упендра выглядел разочарованным. По всей видимости, он ожидал другого ответа. — Ну, что ж. Вот тебе ножницы. Действуй. Доведешь до конца — и можешь считать своим собственным произведением. В конце концов, какая разница, кто автор. Главное, чтобы удачная вещь получилась.
Чемодаса заработал
— Если хочешь, можешь оставить его себе, — сказал Упендра, лишь мельком взглянув на свое изображение. — Честно говоря, я представлял его себе несколько другим.
5. Пока Чемодаса любовался подарком, он пребывал в глубокой задумчивости. Потом наконец произнес:
— Мне все ясно. На самом деле в этом портрете слишком много сходства. Больше чем надо.
— Как это? — не понял Чемодаса.
— Он похож на всех чемоданных жителей сразу. А я хотел, чтобы только на меня одного. Ладно, переделывать не будем, только название надо изменить. Напиши: «Портрет неизвестного», и можешь вешать на стенку. Только, пожалуйста, не здесь, а у себя дома.
— Спасибо, — сказал Чемодаса, скатывая портрет в рулон.
— Знаешь, о чем я сейчас подумал? — сказал Упендра.
— О чем?
— Я подумал о том, что и внешние различия между чемоданными жителями — одна только видимость.
— Что значит видимость?
— Видимость — это значит, что они только вблизи кажутся разными, а на самом деле у каждого — один и тот же стандартный набор: две ноги, две руки, один нос, два уха… Между прочим, когда ты сегодня появился возле моего дома, я тебя в первую минуту принял за своего соседа. А кстати, вот и он. Полюбуйся!
6. Чемодаса выглянул в окно и увидел незнакомого чемоданного жителя, быстро пересекавшего двор, в расстегнутых сандалиях и небрежно выпущенной затрапезной рубахе с закатанными рукавами. Логос его был надет набекрень, отчего лицо перекосилось и имело злобное выражение. Приблизившись к домику Упендры, чемоданный житель несколько раз громко, но невнятно позвал его, а затем сквозь зияющий дверной проем вбежал в комнату.
— Что скажешь? — спросил Упендра.
— А что сказать? Видно, что спешит. Небось, работу дома оставил.
— И это все? А его вид тебе ни о чем не говорит?
— Вид как вид, — пожал плечами Чемодаса. — Чем ты недоволен? Товарищ забегает на минутку, по-соседски, не иначе как по срочному делу. Неужели ты ждешь, чтобы он по такому поводу наряжался?
— Я от него уже ничего хорошего не жду, — мрачно сказал Упендра.
— Как это?
В это время чемоданный житель выбежал из домика Упендры, со злостью плюнул на крыльцо, сорвал с головы свой логос и убежал в том же направлении, откуда появился.
— Он помешался, — многозначительно и убежденно сказал Упендра.
— С чего ты взял?
— Я за ним наблюдаю. Мечется, третий день не работает. Взгляни.
В задней стене сарая было несколько широких щелей, сквозь которые хорошо просматривался двор соседнего дома, а поскольку в чемоданах нет обычая занавешивать окна, то и вся комната соседа была как на ладони. Посередине стоял большой портновский стол. На столе был расстелен отрез ткани, здесь и там лежали разноцветные мелки, катушки ниток. Поблескивали иголки. У окна стояла подготовленная к работе швейная машинка. Приникнув к щелям, Упендра и Чемодаса жадно смотрели, как сосед бегом
Через несколько минут несчастный опять выбежал во двор, выхватил из кармана свой измятый колпачок, нахлобучил его задом наперед и, уже в который раз, устремился по протоптанной дорожке к дому Упендры.
— И вот так — третий день, — сказал Упендра. — Думаю, пора сообщить о нем куда положено.
Чемодасе стало жаль сумасшедшего.
— А может, не стоит? Его ведь сразу поставят на учет и ограничат в правах. Может, он еще сам как-нибудь выздоровеет?
— До тех пор, пока он выздоровеет, я сам, глядя на него, помешаюсь! — с отчаянием в голосе сказал Упендра. — Думаешь, мне легко на это смотреть? Отлучитьсяне могу, не могу, связан по рукам и ногам.
— Чем же он тебе-то мешает? — удивился Чемодаса.
— Чем мешает? А попробовал бы ты пожить под носом у психа! И ведь пока еще он, слава богу, не проведал, где я. А как услышит шум, да ворвется — что тогда? Между прочим, у меня здесь динамит, это не шутки. Вот и приходится сидеть, притаившись, как мышь. По-твоему, чего ради я взялся за портреты? Думаешь, не понимал с самого начала, что это — не мое? Отлично понимал. У меня к этим портретам с самого начала душа не лежала. Просто надо же было чем-то себя занять, когда нет возможности ни порассуждать, ни помузицировать.
— А ты не пробовал рассуждать молча, про себя? — спросил Чемодаса.
— Бесполезно. Стоит только задуматься о серьезном — глядь, а он тут как тут.
7. — А о чем, например, ты думаешь? — поинтересовался Чемодаса.
— О разном. Последнее время, главным образом, о ничём.
— Ты хотел сказать: ни о чем? — поправил Упендра.
— Если тебе лучше известно, что я хотел сказать, то зачем спрашиваешь?! — вспылил Упендра. — И между прочим, к твоему сведению, так не бывает, чтобы кто-нибудь думал ни о чем. Ни о чем можно только не думать. А думать можно только о чем-то, например, о ничём.
Чемодаса ничего не понял, но уступать не хотел.
— Нет такого слова — ничём, — настаивал он.
— Почему?
— Да потому что так никто не говорит.
— Что значит — никто. А я? Да ты и сам только что это сказал.
Чемодаса не сумел возразить и сдался.
— Ну, ладно, — сказал он. — А давно ты об этом думаешь?
— О чем?
— Да о ничём!
— Строго говоря, давно, — сказал Упендра. — Еще там, — он махнул рукой по направлению своего дома, — я не раз собирался навести порядок в своей голове. Проверить, что есть, чего нет, все пересчитать. Но все как-то руки не доходили. И вот, наконец, на днях решил: пора продвести итог. С каким багажом я покидаю свой дом, что я нажил за все эти годы в Чемоданах, кроме вот этих ножниц и вот этой гармошки, которая мне досталась от отца. И когда я открыл свой сундучок, то как ты думаешь, что я там обнаружил?