Собиратель миров

Троянов Илия

— Какая дерзость, в Индии такое немыслимо… Капитан Кирклэнд, если тебе это обязательно знать.

— Если мы заговорили о моей вере, то надо представиться друг другу.

— Ну, ладно, Абдулла, лицо у тебя благородное, ничего не скажешь, а благородных лиц я не забываю. Мы приплывем в Александрию только завтра. До тех пор мне обязательно вспомнится, где мы встречались.

— Иншалла, капитан Кирклэнд. Было бы хорошо узнать, что нас связывает.

* * * * *

Что за высокомерный грубиян. Невероятно. В Бомбее в свое время он был на побегушках. Один из невзрачной массы на нижней ступеньке послужной лестницы. Посмешище из офицерского клуба. Не мог запомнить имен своих подчиненных. Дурак, каких много. Аппетит растет вместе с продвижением, как и самомнение. Как он с ним только что общался!

Надменный неудачник воображает себе, будто он какой-то лучшей породы. Дать бы ему пинок под зад, но этого он сейчас не мог себе позволить, не сейчас, не в обличье мирзы Абдуллы. Это привлекло бы лишнее внимание. Он пленник, пленник своей роли и мишень для любого глупца. Надеть костюм — это еще легко, и очень не трудно вспомнить о манерах и этикете. Но надо приучиться выдерживать унижения. Благородное лицо? Да что понимает в благородстве лиц это кастрированное пугало, этот олух? Удивительно, впрочем, как этот варвар из Уилтшира смог его узнать. Они лет семь не виделись. Как же ему удалось заглянуть сквозь одеяния, сквозь масло грецкого ореха и окладистую бороду? Быть может, выдала походка, осанка? Человек разряда Кирклэнда, проводящей все дни на плацу, обращает внимание на подобные вещи. И все же он был не столь уверен, как пытался это показать. Типично для воробьиных мозгов: пыжатся, если не хватает решительности. Но только перед туземцами, само собой разумеется, только перед туземцами. Эта встреча — предостережение и, без сомнения, полезный кивок судьбы. Будь бдителен, остерегайся совпадений, они готовят ловушку для чрезмерной самоуверенности.

* * * * *

— Я хотел бы получить паспорт.

— Ты откуда?

— Из Индии.

— Зачем тебе паспорт?

— Для хаджа.

— Имя?

— Мирза Абдулла.

— Возраст?

— Тридцать.

— Род занятий?

— Врач.

— Врач? Так-так, врач из Индии? Может, мне лучше написать: знахарь?

— Я предпочел бы: шарлатан.

— Ты осмеливаешься мне перечить?

— Напротив. Подтверждаю ваше суждение.

— Особые приметы, не считая дерзости?

— Никаких.

— Это стоит доллар.

— Один доллар?

— Ты получаешь покровительство могущественной Британской империи. За это ты можешь отдать доллар.

— Великой империи нужен мой доллар?

— Молчи, курица, или я прикажу вышвырнуть тебя вон. Подпиши тут, если умеешь писать. Если нет — нацарапай на бумаге знак твоей тупости. Так. А теперь иди к забиту, местная полиция должна завизировать паспорт, иначе он недействителен.

* * * * *

Он будет не только врачом. Вдобавок еще дервишем: замечательное сочетание. Как врач он завоюет доверие людей. Когда он будет им помогать. При условии, что будет им помогать. Но он в себя верит. Он уже дилетантствовал на ниве врачевания. Последние месяцы перед отъездом посвятил учению, накапливая знания, книга за книгой. Теперь нужна тренировка; случаев для этого в Каире будет предостаточно. Столетия отделяют местную медицину от золотого века; к тому же людей в тех широтах можно вылечить простым внушением, а уж в этом он знает толк. Обличье дервиша оградит его от ханжеских нападок. Ему будет позволена свобода шута. Никто не упрекнет его за необычное поведение. В презрении закона дервиш черпает свое путаное благословение. Отлично придумано: его зовут мирза Абдулла, он дервиш, и он врач.

* * * * *

От забита к мухафизу, пришлось еще выжидать, сидя на корточках, пока какой-то чиновник не бросил ему слова, что еще необходимо подтверждение Дивана Хариджия. Он проложил себе дорогу до здания путаной геометрии, большого и мощного, со стенами такой белизны, что на них было больно смотреть под ярким солнцем. В коридорах скрючились ждущие просители. Воспринимать открытые двери как приглашение зайти оказалось серьезной ошибкой. Чиновник, к которому он обратился, привстал из-за конторки, чтобы придать весомость своему крику, среди папок с документами, достигающими почти до потолка. Мирза Абдулла вышел. Немногочисленные деревца во внутреннем дворике лишились всех листьев. Ни ветерок не проскользнет мимо караульных на воротах. Он преподнес свое дело офицеру, удобно прикорнувшему в тенечке. Не мешай мне, говорили закрытые глаза, вытянутые ноги, тучное довольное лицо. Произнося слова приветствия,

проситель уже осознавал тщету усилий. Не знаю, буркнул офицер, не шевеля губами. Мирза Абдулла мог испытать или подкуп, что было бы опрометчиво и недешево, или угрозы, но его убогий костюм не внушал уважения. Оставалась лишь одна возможность, доступная каждому — поведение безвластного просителя: он мог упрямо осаждать офицера, пока тот не сделает что-нибудь ради собственного покоя. Шагнув ближе, он повторил вопрос. — Проваливай, — от громкого ответа открылись глаза. Проситель остался в том же положении, с опущенной головой и непоколебимой кротостью. Подавшись вперед, он изложил свое дело в третий раз. — Да проваливай же, наконец, собака! — Но как же, прошептал мирза Абдулла, как же наше мусульманское братство… Его речи оборвались, потому что офицер воспарял от объятий сна, сжимая хлыст из хвоста бегемота.

Мирза Абдулла продолжал поиски информации повсюду, где только она могла оказаться, у полицейских, писцов, конюших, погонщиков ослов, праздношатающихся. И постепенно терялся в энциклопедии, состоящей исключительно из перекрестных ссылок. В тупом отчаянии он предложил какому-то солдату табак, пообещав увесистую монету за помощь, и тому пришлись по душе табак и обещанная монета, он взял его за руку и повел от одного сановника к другому, и наконец, они поднялись по могучей лестнице и оказались перед Абба-эфенди, заместителем губернатора, невысоким человеком со вздернутой головой и маленькими заплывшими глазками, которые подкарауливали добычу. Ты кто? — спросил Абба-эфенди, и глаза утратили аппетит, когда человека представили дервишем, совершающим хадж. Вниз! — сплюнул он непонятную для просителя команду, однако солдату ее хватило, чтобы разыскать комнату, где должны были заняться его делом.

Он ждал перед дверью, среди мужчин из Боснии, Румелии и Албании, все как один босые, широкоплечие, с мрачными бровями и гневными лицами, горцы, за поясами длинные пистолеты и ятаганы, через плечо перекинута одежда, их недовольство кипело и выплеснулось, когда мелкий чиновник сообщил, что его начальник, в ведении которого находятся все дела, сегодня больше не принимает. Посланника с его издевательской вестью схватили за шиворот, обозвав лентяями и его, и его начальника; проклятия, хрипевшие в глотках, принудили чиновника к натренированным извинениям, к заклинаниям дрессировщика, у которого вырвались из-под контроля дикие звери.

На следующий день мирза Абдулла получил разрешение свободно передвигаться по всем частям Египта.

* * * * *

Подняться до комнат караван-сарая оказалось нелегко. Узкая лестница была переполнена. Ступени столь крутые, что носильщиков раскачивало от стены к стене. Вслед за носильщиками сплошной толпой шли женщины, ведя разговор со ступеньки на ступеньку все ниже и ниже, а дети заполняли все бреши между ними, скользя ладонями по грязным стенами. Когда его миновали последние женщины, наверху появились три солдата, делившие в тесноте один анекдот. Остановились для заключительной шутки и, горланя, продолжили спуск. После них мирза Абдулла наконец-то торопливо пошел вверх. На половине пути возник тучный пожилой человек, даже не подумавший вжаться в стену. Мирза Абдулла представился, и человек ответил: Хаджи Вали, торговец, часто бываю в этом вакалахе. Разрешите пригласить вас на чай? Мирза Абдулла вежливо согласился. — Мне нужно дать несколько указаний, — торговец показал на внутренний двор и сдержано усмехнулся. Внизу располагались мастерские, магазины, склады. — А мне нужно наверх, — сказал мирза Абдулла. — Вы моложе, — ответил торговец, несколько ступенек — для вас ничего не значат. И опять рассмеялся. Его унылые глаза и словоохотливый рот, по-видимому, не успели договориться друг с другом.

Каждому постояльцу отводились две комнаты без мебели. На стенах — узор из пятен величиной с раздавленного комара. С черных стропил свисает густая паутина, через окна залетает пыльный ветер, от стекла остались осколки, заклеенные кое-где бумагой. Мирза Абдулла выглянул наружу. Все лучше, чем спать во дворе, вместе со скотом на привязи, вопящими попрошайками и слугами, которые рассеянно почесываются, развалившись на огромных хлопковых тюках. Внизу Хаджи Вали пересек двор, помахав ему и жестами повторив уже сказанное приглашение. Чуть позже появился слуга, чтобы проводить мирзу Абдуллу в уютную переднюю комнату торговца.