Собирай меня по осколкам
Шрифт:
Робею перед ним, как старшеклассница. Надо успокоиться, перестать так реагировать, а как перестать, когда он вроде ничего не делает, а потом вдруг целует – и я начинаю тонуть в чувствах.
Безумие. Любовь творит с людьми безумие.
37.2 – Тимур
Рядом с Машей было тяжело сдерживаться. Тело ломало, ныло, закатывало от возбуждения. Не знаю, как вчера вообще умудрился уснуть. Лежал рядом с ней, горящей свечой. А потом прижался к себе, вдохнул знакомый запах, и мир разделился на «до» и «после». Как будто «до» никогда и не существовало.
Только я и моя ненормальная.
У
Утром Маша меня окончательно покорила: завтрак, наряд, улыбка, поглядывания. Если бы она сказала, иди, прыгай в пропасть, клянусь, я бы прыгнул. Мне кажется, Уварова имела надо мной какую-то необъяснимую силу. Подчинись или умри. Нет, на интим и прочую магию тянуло безумно. Но, с другой стороны, не хотелось отпугивать. Мы вроде только встали на истинный путь. Потерплю денек-другой. Не растаю.
В универ ехали вместе. Я ее даже до нужного кабинета проводил. Шел рядом, держал за руку, болтал всякую ерунду, а она улыбнулась. Милая. Чертовски милая. Народ поглядывал на нас, тот же Романенко. Мы с Машей его в холле приметили, вернее я приметил. У недоРомео чуть челюсть не отвисла. Глаза так и полыхали. Не знаю, кого он в эту минуту ненавидел больше: меня или мою ненормальную. Распирало подойти и сказать: «выкуси! Эта девочка моя и никогда твоей не была». Однако я добрый самаритян, поэтому позволил жить бедняжке. Судьба, итак, его обошла стороной: на его геройском пути появился я.
После того как проводил Машу, пошел на свои пары. У нас стояла очередная дичь, которую вел нудный старый профессор. Он тихо говорил, непонятно писал на доске, и объяснял безумно скучно. Не только мне так казалось, многие зевали. Из всего занятия я почерпнул две вещи. Первое: сегодня все говорят о правах, но никто не говорит об обязанностях. Баланс нельзя достигнуть, если не стоят где-то в центре у этих двух ключей. И второе: балансировать важно не только в международном праве, ведь в жизни у нас тоже есть обязанности, как перед незнакомыми людьми, так и перед друзьями, родными, любимыми. В свое время я считал Ваню хорошим другом, поэтому обязан поговорить. Пусть он и поступил по-свински, но уверен, в какой-то степени здесь и моя вина есть. Так что после пары я пошел искать бывшего друга.
Поиски мои закончились быстро – Ваня сидел в холле, ковырялся в телефоне и болтал с какими-то парнями. При виде меня он резко отвернулся, и скорчил такую рожу, хоть сейчас кулаком пройдись.
– Пойдем, разговор есть, - произнес без всяких приветствий.
– Иди нахер, - буркнул он. Пацаны рядом переглянулись, видимо не ожидали такой реакции. Вчера я неплохо проявил свой авторитет. Но не в случае с Ваней.
– Как девочка-целочка, - пропел фальцетом. Его это зацепило, конечно. Подскочил резко, вперился в меня убийственным взглядом, на скулах аж желваки забегали. Я усмехнулся.
– Что сказал?
– Пошли, - подхватил его под локоть и сопротивляющегося потащил в сторону,
Мы свернулись в закуток, который вел на цокольный этаж. Людей здесь не было, а еще задувал откуда-то сквозняк. Я поежился, а Ваня воспользовался ситуацией и вырвался из хватки.
– Махаться не хочу, - буркнул он, поправляя широкую кофту.
– Вот ты мне одно скажи, Вань, - начал я серьезным тоном. Мы стояли друг напротив друга. Оба высокие, и без тени страха в глазах. – Спелся с Серебрянской? Ну ладно она дура, но ты…
– Да сто лет мне упало с ней спеваться. А ты, Тим? Простил бабу, которая легла под твоего лучшего друга? – прошипел он.
– Не ложилась она под него, - выдохнул устало. Облокотился о стенку, закинув руки в карманы.
– В смысле? – искренне удивился Ваня.
– Имитация.
– Чего? – во взгляде его читалось непонимание.
– Правду узнала, почему я с ней сблизился.
– Какую правду?
Я вздохнул и решил рассказать все: про отца Маши, месть, и про то, как сам же спасал ее от своих находчивых планов. Ванька только и успевал открывать рот, словно рыбка в аквариуме. Выслушал он меня, правда, молча, без всяких тупых шуток или комментариев. Иногда головой кивал, вроде как выражая понимание.
Мы простояли в этом узком коридоре целую перемену, и даже больше. На пару не пошли, как-то и не до знаний.
– Ну, Уварова дает, - выдал Ваня, когда я закончил пламенную речь.
– Теперь понимаешь, что слухи твои…
– Понимаю, - вздохну он. – Не понимаю Арса зато. Мог бы с тобой поговорить, а не хранить обед молчания. Я бы поговорил. Смс отправил, сказал, дуй сюда. Дебил он.
– Эй, откуда ты знаешь, что там было?
– Да что бы ни было!
– Ну…
– Вы не обсуждали это с Машей? – спросил Ваня, поглядывая на меня.
– Не-а, - поджав губы, ответил. – Я честно и не знаю, с какой стороны подступиться к этой теме. Но ты в любом случае должен перед ней извиниться. И слухи все эти…
– Да я же из-за тебя, Тим! Думаю, вот … - он помедлил, словно хотел выругаться, но напоролся на мой строгий взгляд и передумал. – Хотел проучить ее, в отместку за тебя. Ты же так любил ее, все вокруг видели. Пылинки сдувал. А потом эта фотка… Я… Базару нет, Тим! Извинюсь. И со слухами разберусь. Ты это… - Ваня замялся, но все было понятно и без слов.
Я протянул ему руку, намекая на старое доброе рукопожатие. В глазах друзей моя Маша была предателем. Той, кто сделал больно. Растоптал. Публично растоптал. Да, они не имели право заниматься самосудом, но если бы тогда я разобрался с ситуацией, если бы мама не попала в аварию… Не бывает в конфликте одного виноватого. Мне тоже стоит извиниться перед Уваровой. И не только за случай со слухами, но и в целом за многое. Правда, как… не знаю.
– Спасибо, что поделился, Тим, - произнес с улыбкой Ваня, принимая мою руку. Мы даже обнялись, как в былые времена. А после третей пары, он меня окончательно удивил своей честностью и порядочностью.