Соблазн и закуски
Шрифт:
необходимо закрепить в ее сознании мысль о том, что передумывать насчет нас я не намерен. – Не
забывай, еще он разболтает всем о том, какая огромная у меня писюлька. Во всяком случае я на это
надеюсь. Надо бы, наверное, напомнить ему, какая она крутая, моя писюлька.
Клэр приподняла бровь, и я понял, что нечаянно ляпнул что-то не то.
– Прозвучало сильно грязнее, чем я планировал.
Клэр повернулась так, что мы оказались лицом к лицу, и, положив руки мне
принялась играть с волосами у меня на затылке, отчего я весь покрылся приятными мурашками, а
задремавший было мистер Счастливчик проснулся и начал пускать слюну.
– Пожалуйста, мы можем запретить слово «писюлька»? – попросила она со смешком.
Я оглянулся на Гэвина – он сидел к нам спиной и увлеченно выпытывал у игрушечного
Бэтмена, есть ли у него соски, – потом повернулся обратно к Клэр и позволил своим ладоням
соскользнуть ей на бедра и, обхватив ее задницу, притиснуть ее к себе.
– Только если отныне ты будешь использовать слово «член», – ответил я, ухмыльнувшись.
Она толкнулась в меня бедрами, и я испустил стон, когда они соприкоснулись с моей
мощной эрекцией.
– Ти Джей сказал, недавно ты заплатил ему двадцать долларов за то, чтобы он вынудил меня
произнести это слово.
Черт. Ну держись, Ти Джей. Когда в следующий раз будем играть в П.О.Р.Н.О., получишь
мячиком прямо в глотку. Я приложился губами к уголку ее рта, затем проложил дорожку из
поцелуев вдоль ее щеки к мягкой коже под ухом и высунул кончик языка, чтобы попробовать ее
вкус.
С тихим стоном Клэр опять подалась бедрами мне навстречу и повернула лицо так, что ее
губы оказались около моего уха.
– Член… член… чле-е-ен… – растягивая гласную, прошептала она.
– Матерь божья… – пробормотал я, обхватывая ее покрепче, чтобы она перестала тереться о
мои бедра.
На кухне звякнул таймер, и мне пришлось на время отложить мысли о ее ротике,
выговаривающем слово «член». Я расплел свои обнимающие ее руки, и мы вместе пошли на кухню,
чтобы я мог доделать спагетти.
Ужин прошел очень хорошо, пусть Клэр и пришлось каждые десять секунд просить Гэвина
перестать разговаривать и начать есть. Я в жизни не видел ребенка, который бы так много болтал обо
всем на свете, и наслаждался каждой секундой его болтовни. После ужина я отправил Клэр с
Гэвином с гостевую спальню, а сам принялся мыть тарелки.
И через несколько секунд услыхал вопль.
***
Я взяла сына за руку и повела его в гостевую спальню, думая о том, как это мило со стороны
Картера – приготовить для Гэвина
Когда мы оказались на месте, я открыла дверь, и Гэвин, ступив внутрь, испустил громкий
107
LOVEINBOOKS
вопль.
– ШИЗАНУТЬСЯ МОЖНО!
Он пулей влетел в комнату, а я осталась стоять с разинутым ртом, онемев настолько, что
даже не нашла в себе сил сказать, чтобы он следил за языком.
Картер устроил из своей гостевой спальни филиал магазина игрушек. С домиком на дереве,
стоящим в углу! Домик на дереве, твою ж мать! Как он вообще сумел затащить его в комнату?
Я медленно огляделась по сторонам один раз, потом второй, чтобы убедиться, что мне не
привиделось. Но нет, глаза меня не обманывали. Здесь и впрямь была по меньшей мере сотня
плюшевых зверушек, двухъярусная кровать, застеленная бельем с гоночными машинками, три
железные дороги, гора паззлов, столик для рисования с восковыми мелками и пачкой раскрасок и
целая полка разноцветных банок, в которых чего только не было – и машинки, и солдатики, и лего, и
бог знает что еще. Гэвин как молния носился по комнате, трогая все подряд.
– Охренеть, – пробормотала я.
Гэвин прекратил карабкаться в домик на дереве и с упреком посмотрел в мою сторону.
– Мам, слово «хрен» говорить нельзя.
Я истерически расхохоталась.
– О, мне еще как можно. Хрена ради, я же все-таки взрослая. Это тебе нельзя говорить
«хрен». Хрен! Хренхренхрен!
Я ощутила, как у меня обожгло горло и защипало в глазах, что указывало на приближение
слез. Черт! Приехали. Ну как теперь не влюбиться в этого придурка? Когда он скупил для моего…
для нашего сына целый, мать твою, игрушечный магазин. Он бы не стал этого делать, не будь у него
серьезных намерений. Знаю, Картер говорил, что настроен серьезно, и не один раз, но, как бы мне ни
хотелось ему поверить, я не могла двигаться вперед, не будучи на все сто процентов уверенной, что
он никогда не оставит Гэвина. Он мог бросить меня, он мог передумать насчет нас – я бы выжила. Но
позволить обидеть похожим образом Гэвина? Никогда. И вот, оглядывая комнату и думая о том, с
какой легкостью он впустил нас в свою жизнь и перекроил все свои планы на будущее, я вдруг
отчетливо поняла, что хочу для Гэвина такого отца. Отныне он больше не был донором спермы. Он
стал отцом, причем замечательным. Я в этом не сомневалась.
По моим щекам струились слезы, пока я, улыбаясь, наблюдала, как наш сын изучает свои