Соблазненная
Шрифт:
— Вместе мы наверняка сочиним что-нибудь стоящее, — пожал плечами Билл.
— Мы? — эхом повторила молодая женщина.
— Я просто подумал, что ты могла бы…
— Пожертвовать единственным выходным?
— Ну, если у тебя другие планы… — Видно было, что такую возможность Билл даже не рассматривает.
— Ты, никак, тоже считаешь, что жизнь моя скучна и бессобытийна? — возмутилась Уинни, с грохотом швыряя тарелки и блюдца в сушку. — Бедная старушка Уиннифред, и заняться-то ей нечем!
— Что ты, что ты! — запротестовал Билл.
Уинни закусила губу. А всему
— Я просто знаю: с тобой мне работается куда лучше, — льстиво улыбнулся Билл.
Она готова была поклясться: если откажется помогать, несносный Саутленд за работу так и не возьмется.
— Иди умывайся, — сдалась Уинни. — Я заварю кофе, и приступим.
— Детка, ты молодчага!
Молодая женщина состроила недовольную гримасу. А Билл резво устремился в душ. Вскоре послышались шум льющейся воды и веселое пение. Уинни ушам своим не верила. Что за невозможные существа мужчины! То Билл рыдает ей в жилетку, клянясь в вечной любви к жене, которую безвозвратно потерял, а спустя пять минут, как ни в чем не бывало, распевает хиты шестидесятых!
Дробление сознания на ячейки! Вот он — ключ к мужской психологии! Все разложено по отдельным отсекам. Любовь к жене и детям. Работа и карьера. Развлечения и секс. Долг перед обществом и религия. Заходишь в один отсек, задергиваешь занавеску, напрочь забывая об остальных. А потом — прыг из одной ячейки в другую! И так изо дня в день.
Не все, конечно, мужчины таковы, но подавляющее большинство. Джаред Керуэн тоже один из любителей раскладывать жизнь по полочкам. То он со всей определенностью дает понять, что видит в Уинни чертовски привлекательную женщину. А в следующий момент обращается с ней, как с подчиненной. Потом уходит, и можно поклясться, что напрочь забывает о собеседнице, еще не успев дойти до машины.
Вот женщины, те совсем другие! Они стоят у окна, провожая взглядом отъезжающую машину, и пытаются разобраться в своих чувствах. Женщины покорно принимают на плечи груз эмоций, даже не думая раскладывать его по ячейкам, и со временем сгибаются под непосильным бременем.
Опять-таки есть на свете и исключения. Например, ее собственная мать. Карол Хайвуд смотрела на жизнь просто. Со вкусом создаешь хаос, после чего хлопаешь дверью и уходишь восвояси. При этом она чувствовала себе преотлично, а вот окружающим приходилось несладко.
Уинни была единственным ребенком Карол. Мать родила девочку в восемнадцать лет. От женатого профессора колледжа. Согласно одной из версий Карол. В других фигурировали известный музыкант, владелец местного паба, агент по продаже недвижимости. Уинни так никогда и не узнала, являются ли россказни матери чистой воды вымыслом, идет ли речь о нескольких мужчинах, что спали с ней в одно и то же время, или об одном до крайности разностороннем человеке. Как бы то ни было, Карол так и не назвала дочери имя отца, а, пообщавшись с несколькими последними партнерами Карол, Уинни решила не докапываться до истины.
Тем не менее почему-то Карол не сделала аборт; более того, оставила девочку при себе. Ну, не то чтобы насовсем.
Что за разительный контраст: порядок и хаос, повседневная рутина и нескончаемая «развлекаловка», благопристойность и экстравагантный, богемный стиль жизни! Уинни никогда не чувствовала себя заброшенной, скорее разрывалась надвое.
Девочка любила мать, такую сердечную, веселую, ласковую. Но жить предпочитала с бабушкой и дедушкой. Когда Уинни тяжело заболела, Карол сразу отгородилась от проблемы, точно ее это никоим образом не касалось. А бабушка Уилма водила девочку на химиотерапию, держала за ручку и уверяла, что прекрасные черные локоны непременно отрастут снова, еще длиннее, еще красивее…
Не то чтобы Карол было все равно. По-своему она даже любила дочь. Но очень по-своему, эгоистично. Девочка нуждалась в тишине и покое, а Карол изображала из себя трагическую фигуру, заламывала руки и рыдала так безутешно, что десятилетняя малышка тоже впадала в истерику, будучи уверена, что непременно умрет… иначе бы мамочка так не плакала!
Уинни не умерла. И перенесенная в детстве болезнь со временем превратилась в смутное воспоминание, хотя и перекроившее в некотором смысле всю ее жизнь. Впрочем, любой детский опыт оставляет неизгладимый след…
Она окинула взглядом кухню. Все на месте, везде безупречный порядок. Сказывалось воспитание бабушки Уилмы, хотя сама старушка отошла в мир иной десять лет назад, а дедушка и того раньше.
Со стороны могло показаться, что от матери Уинни не унаследовала ровным счетом ничего. Однако молодая женщина знала: в ней есть немало и от Карол. Просто это сомнительное наследие она держала в узде…
— Уинни! — В мысли ворвался знакомый голос. — Ты в порядке?
— Конечно! Вот кофе уже сварила.
Она поставила на поднос чашки и тарелку с круассанами. Билл последовал за хозяйкой в гостиную. Для того чтобы раскачаться, им потребовалось минут десять, а после работа пошла полным ходом. Билл выдавал идеи одна лучше другой, Уинни записывала, а потом вместе придумывали, как лучше подать ту или иную проблему, как оформить, оговаривали контекст и сроки.
Они трудились весь день, подкрепляясь сандвичами и кофе. Билл преобразился словно по волшебству: теперь любой бы согласился, что этот человек получил награды и премии отнюдь не за зря. Недаром когда-то Уинни мечтала работать под его началом. Несмотря на все свои пороки и слабости, Билл Саутленд был чертовски талантлив!
В итоге коллеги разработали четыре варианта многообещающих публикаций, рассчитанных не на один выпуск, и породили несколько недурных набросков. Билл откинулся в кресле, очень собою довольный. А Уинни не без ехидства предвкушала реакцию Джареда Керуэна.
— Тут есть где-нибудь кафешка «на вынос»? — осведомился Билл, глядя на часы.
— Да, китайский ресторанчик в квартале отсюда, — сообщила Уинни. — У меня даже меню где-то завалялось. Сейчас позвоню, сделаю заказ, а потом схожу заберу.