Собор без крестов

Шитов Владимир Кузьмич

— Позвольте вам поведать причину моей задержки…

Поведав о случившемся вечером, он показал им рану на руке. Лесник молча переваривал его сообщение, тогда как Лапа, выслушав его, недовольно пробурчал:

— Не думал я, Тарас Харитонович, что ты такой несерьезный мужик.

— С чего вдруг ты сделал такой вывод? — без обиды удивился Душман.

— Как ты считаешь, я серьезный мужик? — не отвечая на его вопрос, спросил его Лапа.

— Спрашиваете! Конечно, вы мужик, что надо, — ответил ему Душман с уважением.

— Я тоже так думаю о себе, — не считая нужным скромничать,

согласился с ним Лапа. — А теперь ты представь, если бы я с молодым человеком, с которым у меня возникла конфликтная ситуация, подрался, как сегодня ты с Аликом, и по случайности или по причине возраста уступил ему в драке, а завтра еще кому-нибудь не смог бы дать сдачи. При таком моем глупом поведении, как ты думаешь, надолго ли хватило бы моего авторитета? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, сам же себе и ответил: — Я бы его давно растерял и не был тем, кем пока еще являюсь среди наших братьев-законников. Сегодня своей дракой ты завоевал дешевый авторитет у своих шестерок, чью работу ты взял на себя, тогда как надо было поступить наоборот. Ты должен давать работу своей кодле, чтобы она того придавила, того опустила. Такая работа с твоей стороны учит других уважать тебя, с другой стороны, твои парни будут повязаны общим «мокрым» делом и тогда еще дружнее, без оглядки будут работать на тебя.

— Я понял, — закивал головой Душман.

— Ничего ты еще не понял, так как я с тобой только начал серьезно говорить. Работа твоих шестерок, быков не должна выглядеть мышиной возней. Алика надо было не отпускать живым. На его примере ты должен был показать своим противникам, что с ними будет то же самое, что с Аликом, если они вздумают перейти тебе дорогу.

«Крутой и кровожадный старик. Наверное, немало он за свой век отправил к праотцам своих противников, если по сей день еще держится на плаву», — с уважением к его опыту и возрасту подумал Душман.

Посмотрев на Лесника, Душман по его глазам понял, что тот своего учителя в данной критике полностью поддерживает. Душману как-то обидно стало за себя. Все же он был не какой-то пацан, а Лапа учит его как провинившегося школьника.

— Столица, Остап Харитонович, напичкана законниками, разными авторитетами, не говоря об их плебеях, проводящих политику своих голов в жизнь. Это не зона в три тысячи человек. Если зяву дашь, то менты быстро лапти сплетут и в Соловки упекут. Как видите, я держусь на плаву и тонуть не собираюсь. Так что я не совсем дурак, — задиристо заметил Душман.

— Я с тобой согласен, — не спеша подцепив из тарелки несколько осетровых икринок и отправляя их себе в рот, произнес Лапа. — И не собираюсь спорить по этому поводу, благодаря вот этому оболтусу, — Лапа нежно похлопал рукой по плечу Лесника, — которого я люблю, как сына. Тебя тоже знаю давно и, как ты помнишь, принимал со своими корешами участие в решении вопроса: быть тебе в нашем братстве или нет. Как я вижу, твой авторитет с того времени среди уркачей не очень-то поднялся.

— Почему вы так считаете? — начав успокаиваться, вновь обиделся Душман.

— Если бы он у тебя был на должной высоте, разве какой-то Алик посмел бы пойти на такую выходку в отношении тебя?

А он, между прочим, прежде чем лихачнуть, на сто процентов разнюхивал у друзей все о тебе и пришел к выводу, что ты сидишь на своем месте не очень надежно.

Лапа, увидев, что Душман хочет подняться, обидеться и что-то возразить, осторожно положив ему свою руку на плечо, попросил спокойно: — Посиди и не надо требушиться. Я тебе категорически заявляю, что выводы твоих недругов не имеют под собой никакой почвы. Мы, сидящие сейчас за столом, можем многих авторитетов, если не всех, опустить ниже низшего предела, но нам этого не надо, потому что это не наша цель. У вас с Лесником получается тихая и наваристая работа, так и действуйте дальше, но заставить о себе говорить с уважением в полный голос в стольном граде, чтобы вместе с пылью с ног от тебя отвалила всякая шушера, которая еще думает цепляться, я считаю, обязательно надо сделать.

— А как это практически осуществить? — поинтересовался Душман.

— Очень просто, надо будет закатить за…тельскую гулянку в ресторане с приглашением всех законников города, а остальное я беру на себя.

— Вы знаете, каких это будет стоить бабок? Такой байрам мне не по карману. Да еще по этим загребанным временам, — почесав затылок, задумчиво признался Душман.

— Ну что, Виктор, поможем ему журиться? — обратился Лапа к Леснику.

— Дорогой выйдет спектакль, — заметил тот без энтузиазма.

— В любом случае больше, чем на миллион не потянет, — заметил Лапа, вдохновленный своей идеей. — Может быть, это собрание и пьянка будут моей лебединой песней для нас всех. Вы не забудьте, что тем самым нарабатываете себе политический капитал в столице, да чего там, может быть, и более сильный резонанс, даже на всю страну. Кто так поступал до нас? Никто! Так почему нам не стать зачинателями такого доброго дела?

Лапа выразительно посмотрел на Лесника. Тот после долгого молчания, глубоко вздохнув и выдохнув, произнес:

— Так и быть, я половину расходов беру на себя.

— Вот видишь, как все хорошо складывается, — обращаясь к Душману, произнес Лапа. — Нам с тобой на двоих остается по двести пятьдесят кусков.

— Так пойдет, — улыбнувшись, согласился Душман.

— Вот так, дорогой, с утра в темпе приступай к подготовке встречи «на высшем уровне», — пошутил Лапа, обращаясь к Душману.

Они за столом меньше пили спиртное, больше отдавались беседе, а поэтому не пьянели, а трезвели.

Довольный результатом состоявшейся беседы, Лапа, выпив с ними еще фужер шампанского, сказал:

— Вы, если хотите, то можете гулять до утра, а я пошел на боковую.

— Тебе Лариса сказала, где будешь спать? — поинтересовался для приличия Душман.

— Постелила, сказала и показала, — покидая зал, сообщил ему Лапа.

Глава 11

После того, как их покинул Лапа, уйдя отдыхать, ни Душману, ни Леснику не хотелось следовать его примеру.

Хуже того, им вообще не хотелось спать, тогда как тема разговора уже была исчерпана, и они не знали о чем еще беседовать.