Собор без крестов
Шрифт:
— Вы знаете, Тарас Харитонович, что я человек деловой и мне не нравится ваше хождение вокруг да около.
Вы же меня ночным телефонным звонком взбудоражили не из-за беспокойства за мое здоровье.
— А почему бы и нет? — продолжая улыбаться, возразил Душман.
— Давайте, Тарас Харитонович, говорить о деле, — нетерпеливо попросил его Церлюкевич.
— Что же, если вы так настаиваете, Семен Филиппович, то перейдем к делу, но прежде всего хочу предупредить, чтобы вы не нервничали, разговор между нами будет для вас приятный,
— Так я и не волнуюсь, — возразил Церлюкевич, однако предупреждение Душмана внесло в его душу некоторое облегчение.
— Как вы смотрите на то, чтобы наш деловой разговор продолжить в отдельном кабинете за сервированным столом?
Против такого поворота Церлюкевич не возражал. Пройдя в кабинет, они «пропустили» по нескольку рюмок коньяка, закусили, после чего Душман продолжил беседу с Церлюкевичем, тогда как Лесник, а это был он, даже не пытался вступать с ними в беседу.
— Как у тебя складывается личная жизнь? — поинтересовался Душман у Церлюкевича.
— В каком смысле? — удивленно спросил тот.
— Больше никто не пытался тебя обокрасть?
— Да пока Бог миловал, — испуганно, с суеверным страхом перекрестившись, сообщил Церлюкевич.
— А те полотна, что мы тебе вернули, целы?
— Так вот, оказывается, что вас интересует, — вместо ответа догадливо произнес Церлюкевич. — Да, целые, ну и что из этого?
— Вы, Семен Филиппович, здесь не пылите. Мы же сейчас не грубим, не хамим и не хотим, чтобы в отношении нас вы поступали противоположно, — наконец вступил в разговор Лесник, отчитав Церлюкевича. — Я, являясь другом Тараса Харитоновича, узнал по своим каналам, что одна солидная, я бы сказал, очень крутая банда рэкетиров положила глаз на вашу коллекцию. Вчера Тарас Харитонович со своими людьми пытался с ними поговорить и заступиться за вас. Покажи ему, чем для тебя закончился этот разговор.
Душман, размотав бинт на левой руке, показал рану. Между тем Лесник продолжал развивать свою мысль:
— Если бандиты посмели поднять руку на Тараса Харитоновича, то уж о вашей безопасности и сохранности полотен и говорить не приходится.
Все готов был услышать Церлюкевич на встрече с Душманом, но чтобы тот из-за него решился бы и пошел на риск, удивило и насторожило Церлюкевича. Однако резаная рана на руке не была мелочью, и данный факт сбрасывать со счета тоже не мог. «На Душмана в присутствии его кодлы кто-то поднял руку! Вот чего я не ожидал, того не ожидал», — удивился про себя Церлюкевич.
— Я вижу, что вы не москвич, как же тогда получается, что наши новости до вас доходят раньше, чем до нас? — с сомнением в голосе спросил Лесника Церлюкевич.
— Все зависит от источников информации, которые есть у меня и той кадры, которая на меня постоянно работает. Вы случайно не знакомы со Станиславом Генриховичем? — улыбнувшись, спросил он Церлюкевича.
— Повезло познакомиться с этим Шерлоком Холмсом;
— Вот видите, вы сами ответили на свой вопрос. Как же так получилось, что вы, москвичи, у себя в Москве не могли найти своих же воров, а мой человек, профессионал своего дела, которого я направил сюда по просьбе вашего знакомого, — он показал рукой на Душмана, — приехал и нашел? Вот так и получается, что для того, чтобы увидеть писанину у себя на лбу, надо или посмотреть на себя в зеркало, или попросить другого человека прочитать этот текст.
Ответ Лесника удовлетворил Церлюкевича. Теперь он на Душмана почти не обращал внимания, а говорил с Лесником.
— Какой выход вы мне предложите в данной ситуации?
— Если власть не может каждому благонадежному господину, имеющему определенный капитал, обеспечить безопасность, целостность его имущества, то последнему ничего не остается, как свои ценности продать государству. Я бы вам рекомендовал обратиться в министерство культуры или в государственный музей с предложением, чтобы они купили ваши шедевры.
— Вы думаете, я такой дурак, что не обращался туда?
— Ну и каков результат ваших похождений?
— Кругом ответ один и тот же. На покупку полотен у государства нет денег, другое дело, если бы я их подарил, но я еще не дурак, чтобы делать такой широкий жест.
— Но многие так и поступают: как в России, так и наши соотечественники, проживающие за рубежом, — напомнил ему Лесник.
— Да, действительно, таких бескорыстных людей много, но мое сознание еще не доросло до их уровня.
— Мое сознание соответствует вашему уровню, и я вас очень понимаю, придерживаюсь ваших взглядов, однако все равно предлагаю вам еще раз письменно постучаться во все те двери, в которые вы ранее стучались.
— Ну и что это мне даст? — разочарованно поинтересовался Церлюкевич.
— Очень многое, — отвлеченно произнес Лесник.
— А все же, мне хотелось бы услышать конкретнее.
— Вы узнаете, какую цену государство вам за них предложит, конечно, если пожелает их приобрести, а если откажется покупать, то ваша совесть будет чиста, и тогда, Семен Филиппович, свои полотна вы продадите нам.
— А найдется ли у вас та сумма денег, которую они стоят?
— Найдется, — заверил его Лесник.
— Мне бы хотелось услышать: на какую сумму я могу рассчитывать за продажу семи предметов и платежеспособны ли мои покупатели.
— Пятьдесят — семьдесят миллионов рублей мы сможем заплатить за ваши семь предметов.
— И что я буду делать с такой кучей денег?
— Это ваше дело! Можете вложить в банк на свой счет и жить на проценты, можете купить акции какогонибудь предприятия. Представьте, какой капитал у вас будет через десяток лет, а что самое главное: его у вас никто не отнимет и не украдет.