Собор Святой Марии
Шрифт:
— Филиппо!
Громкий голос Сахата прервал его размышления, но только на некоторое время. Он рассеянно посмотрел на мавра и вновь погрузился в свои мысли, словно замечтавшийся юноша. Все подталкивало его к этому решению…
— Филиппо, прошу тебя!
— Конечно, конечно. Ты прав. Прости. — Старик подошел к Сахату и взял его под руку. — Ты прав, прав. Помоги мне, пойдем ко мне в кабинет.
В деловом мире Пизы немногие коммерсанты могли похвастаться доверием Филиппо Тешо, благодаря которому перед человеком открывалось больше дверей, чем это могли сделать тысячи золотых флоринов.
Идя под руку с Сахатом, богатый торговец словно бы демонстрировал
— Филиппо, пожалуйста…
Старик легонько потянул его за собой.
— Новости… Плохие новости. Арнау… — с грустью произнес он и тяжело вздохнул. — Его арестовала инквизиция.
Сахат молчал.
— Причины довольно неясные, — продолжал Филиппо. — Его служащие стали продавать требования, что свидетельствует о крайне неблагополучном положении Арнау… — Он на секунду замолчал. — Впрочем, это всего лишь обычные слухи, возможно, злонамеренные. Садись, — предложил он, когда они пришли в ту часть склада, которую Филиппо называл кабинетом. Здесь был простой стол, возвышающийся над помостом, за которым он сидел, контролируя троих служащих, делавших записи в огромных торговых книгах, и одновременно следил за учетчиком, ходившим по складу.
Филиппо вздохнул, опускаясь на стул.
— И это еще не все, — добавил он.
Сахат, сидевший напротив торговца, даже не шелохнулся.
— В эту Пасху, — продолжил Филиппо, — жители Барселоны пошли в еврейский квартал. Они обвиняли евреев в осквернении хостии. В результате — огромный штраф и трое казненных… — Старик заметил, как у Сахата задрожала нижняя губа, и с грустью произнес лишь одно слово: — Хасдай.
Филиппо отвел взгляд в сторону, давая Сахату прийти в себя. Глаза мавра увлажнились, дыхание стало прерывистым. Когда торговец снова повернулся к нему, губы Сахата были крепко сжаты, но он все еще тяжело дышал, вытирая глаза.
— Возьми, — сказал Филиппо, протягивая ему письмо. — Это от Юсефа. Капитан корабля, вышедшего из Барселоны на Александрию, передал его моим представителям в Неаполе, а капитан судна, идущего на Марсель, доставил письмо сюда. Юсеф занялся торговлей и рассказывает в нем все, что произошло, хотя об Арнау пишет мало.
Сахат взял письмо, но не открыл его.
— Хасдай казнен, Арнау арестован, — глухо произнес он, — а я здесь…
— Я зарезервировал для тебя место до Марселя, — сказал ему Филиппо. — Отправление завтра, на рассвете. Оттуда ты легко доберешься до Барселоны.
— Спасибо, — коротко ответил Сахат, прислушиваясь к собственному голосу.
Филиппо молчал.
Я приехал сюда, чтобы отыскать свои корни, — сказал Сахат. — Мне хотелось найти семью, которую я считал потерянной. Знаешь, что я нашел? — Он посмотрел на Филиппо. — Когда меня продали — тогда еще ребенка, — моя мать и пятеро братьев были живы. Мне удалось отыскать только одного. И все же я не могу быть уверенным, что это мой брат. Он был рабом одного из грузчиков в порту Генуи. Когда мне его показали, я не смог узнать в нем брата… Я даже не помнил его имени. Он тянул ногу, у него не было мизинца на правой руке и обоих ушей. Тогда я подумал, что хозяин, наверное, очень жестоко обращался с ним, если наказал его таким образом, но потом… — Сахат сделал паузу и снова посмотрел на старика. Тот продолжал молчать. — Я купил брату свободу и сделал так, чтобы ему передали приличную сумму денег, не открывая, что это сделал я. Его свободная жизнь продлилась всего шесть дней. В течение этого времени он был постоянно пьян
Менее чем через неделю он вновь продал себя в рабство за стол и ночлег своему прежнему хозяину. — На лице Сахата появилось презрительное выражение. — Это все, что я здесь нашел, — брата-пьяницу…
— А также друга, — напомнил ему Филиппо.
— Да, конечно. Прости, я не имел в виду…
— Я знаю, что ты имел в виду.
Оба стали смотреть документы, которые лежали на столе. Беготня на складе напомнила им о делах.
— Сахат, — сказал после паузы Филиппо, — я долго был партнером Хасдая, а сейчас, пока Бог не лишил меня жизни, буду партнером его сына. Благодаря Хасдаю я стал также партнером Арнау. Все это время, встречаясь с купцами, моряками, капитанами, я слышал только хорошее об Арнау. Здесь даже рассказывали о том, как он поступил с рабами на своих землях! Что между вами произошло? Если бы вы разругались, он бы не наградил тебя свободой и тем более не приказал мне дать тебе столько денег. Что случилось? Почему ты покинул его, а он тебя облагодетельствовал таким образом?
Сахат мысленно представил себе подножие холма, на котором возвышался замок рыцаря де Понтса, и снова услышал бряцанье мечей ополченцев.
— Девушка… Необыкновенная девушка.
— А!
— Нет! — выпалил мавр. — Это не то, что ты думаешь.
И впервые за эти пять лет Сахат рассказал о том, что все это время хранил в глубине своей души.
— Как ты посмел! — Крик Николау Эймерика разнесся по коридорам епископского дворца. Он даже не подождал, пока солдаты выйдут из кабинета. Инквизитор быстро ходил взад-вперед, яростно размахивая руками. — Как ты смеешь подвергать опасности то, что принадлежит Святому престолу? — Николау резко повернулся к Жоану, который оставался стоять в центре кабинета. — Как ты смеешь приказывать продавать требования по низкой цене?
Жоан не ответил. Он провел бессонную ночь, униженный и оскорбленный. Он прошел несколько миль, идя за мулом, и у него болело все тело. От него дурно пахло, и его одежда, грязная и заскорузлая, царапала кожу. У него во рту не было даже маковой росинки, и ему хотелось пить. Нет. Он и не думал отвечать.
Николау подошел к нему сзади.
— Что ты собираешься делать, брат Жоан? — прошептал он ему на ухо. — Может, задумал продать имущество богатого брата, чтобы скрыть его от инквизиции?
Николау на секунду задержался возле Жоана.
— От тебя дурно пахнет! — крикнул он, отходя от монаха, и снова начал размахивать руками. — От тебя несет, как от последнего крестьянина. — Он продолжал расхаживать по кабинету, пока наконец не сел в кресло. — Инквизиция разобралась в книгах Арнау Эстаньола, больше продаж не будет. — Жоан стоял, как и прежде, без движения. — Я запретил ходить в камеры! Или ты собираешься повидаться с ним? Через несколько дней начнется суд.
Жоан молчал.
— Ты меня не слышишь, монах? Через несколько дней я начну судить твоего брата.
Николау ударил по столу кулаком.
— Ладно! Убирайся отсюда!
Подол грязной сутаны волочился по блестящему полу кабинета генерального инквизитора, пока Жоан не вышел за дверь.
Жоан остановился в дверном проеме, чтобы дать глазам привыкнуть к солнцу. Мар ждала его. Она стояла возле мула, держа в руках уздечку. Она привела Жоана сюда из своего дома, и вот… Как ей сказать, что инквизитор запретил ходить к Арнау?