Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Несмелов Арсений

ЯЗЫКОВ [66]

Измученный одышкой, хмур и желт, Он весь течет в своем обвислом теле. Нет сил вздохнуть, и взор его тяжел: Источники надежды опустели. Томление. Теперь, когда один, Упрямый рот расправил складку воли, Пришла тоска, сказавши: «Господин, Дорогой дня иди к моей неволе». Томление! Схватясь рукой за грудь, Он мнет похрустывающую сорочку, И каждый вздох томителен и крут, И каждый миг над чем-то ставит точку. Но отошло. Освободив аркан, Смерть отошла, и грудь отжала влагу: Поэт вздохнул. Он жив. Звенит стакан: «И пью рубиновую малагу!»

66

Языков. Николай

Михайлович Языков(1803–1846) — русский поэт; последние годы жизни провел в параличе (поставленный ему диагноз был «сухотка спинного мозга»). «И пью рубиновую малагу!..» —в стихотворении «Ницца приморская» (1839) Языков писал о Ницце: «Здесь есть и для меня три радостные блага: / Уединенный сад, вид моря и малага». Тем же годом датировано стихотворение «Малага» («В мои былые дни…»). Языкову принадлежит несколько десятков стихотворений о различных винах и разнообразных сортах пива.

ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ [67]

«Едва ли, едва ль Из смерти изыду!» Жерар де Нерваль, Влюбленный в Изиду. Морозной зари Последние клочья. La rue… Tuelerie, Бессонная ночью. И медленный снег, И шорох Парижа — Как будто во сне Под радугой рыжей. Как будто в лесу — Такая ж ночевка, И за восемь су Стальная бечевка. Ступени. Уступ. И сон необорон… Слетевший на труп Нахохленный ворон. И хрипло воззвав О вечном отмщеньи: «Умри: j'ai soif!» [68] И полночь священник.

67

Жерар де Нерваль. Жерар де Нерваль(1808–1855) — французский поэт и прозаик; покончил с собой, повесившись в парижском переулке(возможно, был убит).

68

Я жду (фр.).

МОРСКИЕ ЧУДЕСА [69]

Хлыстом из гибкого металла Захлестывало далеко, И наносило, наметало, Натаптывало облаков. И опрокинулось на пляжик, И взбешенное помело Гряду сырой и белой пряжи На водоросли намело… На отмели, где в знойной лени Томились женщины с утра, Ложились, как хвосты тюленьи, Волн вывернутые веера. А у кабинок, голубые Огни затеплив на челе, Перекликались водяные, Укладываясь на ночлег. И, отряхая шерсть от пены (Пофыркивала темнота), Они обнюхивали стены, Где прикасалась нагота. Их ноздри втягивали запах Скамьи, сырого лишая… На перепончатых их лапах Белела рыбья чешуя. И засыпали, с грудой схожи Водою обтекавших глыб, Но женщины им снились тоже, Похожие на белых рыб. А утром знойно пахло мятой Над успокоенной водой, Казавшейся слегка измятой, Вдали разорванной слюдой. И воздух был хрустящ и хрупок, И сквозь его стеклянный слой — Дождем чешуек и скорлупок К воде просеивался зной. Казалось, солнце, сбросив шляпу, Трясет кудрями, зной — лузга, А море, как собака лапу, Зализывало берега.

69

Морские чудеса. С минимальными разночтениями повторено в сборнике «Полустанок».

БЕССОННИЦЕ

В твоей лаборатории, бессонница, Перерабатываю мужество в тоску. К его струе, подобной волоску, Душа изнемогающая клонится. О радий — расщепляющая атомы, Меняющая сущность и предел! Тобою раскаленный, жег и рдел Я, жестко покрывающийся латами. И радости стремительная конница Разбрызгала копыта по песку… По капле, по зерну, по волоску Над гибелью к бессмертию, бессонница.

ШЕСТЬ [70]

Вечером, сквозь усталость Дымчатую, как кружево, Всё, что в душе осталось, Памятливо выуживаю. Город задернут шторой, Гул от тупых копыт его. Я уж не тот, который День

на себе испытывал. Взор — в голубые скважины. Сердце, прищурясь, целится. Думаю о неважном — Ласковая безделица! Снова у сердца руку Чувствую двойниковую, Медленную науку Линиями выковываю. День был тяжел и черен, Всё ж золотое веяло Пять полновесных зерен В эту тетрадь просеяло. Пусть и шестое лoжится, Пусть на бумагу лягут — В лодочке чайной ложечки Шесть полновесных ягод.

70

Шесть.С минимальными разночтениями повторено в сборнике «Белая флотилия».

В СКРИПКЕ

Золотой человечьей тоской В этот вечер тоскую. Он, туманный такой, Ночь приблизит какую? Разве эта рука не сильна, Разве эти пути не широки. Но смотри: умягченнее льна Соскользнувшие строки. Вот туман распыляет огни, И от моря широкое пенье… Ты — влекущий магнит, Я — пружины стальное терпенье. Видишь, волею сжаты уста, А умру, истомленный истомой, И блеснет синеватый металл На разорванной ране излома.

ВОЗМЕЗДИЕ

О, если б над маленьким домом, Где я, утомленный, уснул, На небе, расколотом громом, Ты синим изломом блеснул. Суровый, чего же ты медлишь, Уже не осталось души! Набрось беспощадные петли И сонного удуши. О мститель! Как бабочка в глыбе Базальта, без силы сказать, — Тебя, затрубившего в гибель, Встречаю глазами в глаза.

«Ты грозно умер, смерть предугадав…» [71]

Ты грозно умер, смерть предугадав, — О это лермонтовское прозренье! — И времени стремительный удав Лелеет каждое стихотворенье. И ты растешь, как белый сталагмит, Ты — древо, опустившее над нами Шатер ветвей, и сень его шумит, Уже отягощенная плодами. Поэт, герой! У гроба твоего Грядущее, обняв былое, грезит. И ты не человек, а божество С могилой, превращающейся в гейзер.

71

«Ты грозно умер, смерть предугадав…».Нет сомнений, что стихотворение посвящено памяти Николая Гумилева (1886–1921), расстрелянного большевиками. «…смерть предугадав»— отсылка к стихотворению Н. Гумилева «Рабочий» («Он стоит пред раскаленным горном…»).

«Трудолюбивым поэтом…» [72]

Трудолюбивым поэтом, Трудолюбивым жнецом, Где-то, в тоскующей мгле там, С медленным мастерством! Лучше былые преграды, Ночи, трущоба, кастет! Меркнут былые награды На обветшалом кресте. С грубой ладони гранату Снова для розмаха взвесь, Снова мятежься и ратуй Ты, задымившийся весь! Не молодящимся старцем, Не уходящим в века, — Медно разорванный маршем Ритм золотого стиха! Знаю, позорное в этом: — В дикое Рождество Млеть трудолюбивым поэтом С гордостью — в мастерство!

72

«Трудолюбивым поэтом…».С пунктуационными разночтениями повторено в сборнике «Полустанок».

ДЕВУШКА

В твоих кудрях, в их черном лоске Есть трепетание крыла. Ты нынче мальчик, ты в матроске На вечер чопорный пришла. Твоя прическа в беспорядке, Отвергнув шпильки, как тиски, Завились тоненькие прядки И на глаза и на виски. И смехом юным, славным смехом Напоминаешь ты юнгу, Когда в отместку всем помехам Закутит он на берегу. И, весь еще пропитан солью Волны, причалившей корму, Стремится к счастью и раздолью И не уступит никому. И, пьян от дыма папироски, Он сам — хлестнувшая волна, А шея в вырезе матроски Очаровательно стройна!