Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Несмелов Арсений

НОЧЬЮ

Я сегодня молодость оплакал, Спутнику ночному говоря: «Если и становится на якорь Юность, так непрочны якоря У нее: не брать с собой посуду И детей, завернутых в ватин… Молодость уходит отовсюду, Ничего с собой не захватив. Верности насиженному месту, Жалости к нажитому добру — Нет у юных. Глупую невесту Позабудут и слезу утрут Поутру. И выглянут в окошко. Станция. Решительный гудок. Хобот водокачки. Будка. Кошка. И сигнал прощания — платок. Не тебе! Тебя никто не кличет. Слез тебе вослед — еще не льют: Молодость уходит за добычей, Покидая родину свою!..» Спутник слушал, возражать готовый. Рассветало. Колокол заныл. И китайский ветер непутевый По пустому городу бродил.

ПРИКОСНОВЕНИЯ

Была похожа на тяжелый гроб Большая лодка, и китаец греб, И весла мерно погружались в воду… И ночь висела, и была она, Беззвездная, безвыходно черна И обещала дождь и непогоду. Слепой фонарь качался на корме — Живая точка в безысходной тьме, Дрожащий свет, беспомощный и нищий. Крутились

волны и неслась река, И слышал я, как мчались облака, Как медленно поскрипывало днище. И показалось мне, что не меня В мерцании бессильного огня На берег, на неведомую сушу — Влечет гребец безмолвный, что уже По этой шаткой водяной меже Не человека он несет, а душу. И, позабыв о злобе и борьбе, Я нежно помнил только о тебе, Оставленной, живущей в мире светлом. И глаз касалась узкая ладонь, И вспыхивал и вздрагивал огонь, И пену с волн на борт бросало ветром… Клинком звенящим сердце обнажив, Я, вздрагивая, понял, что я жив, И мига в жизни не было чудесней. Фонарь кидал, шатаясь, в волны — медь… Я взял весло, мне захотелось петь, И я запел… И ветер вторил песне.

ПЕРЕД ВЕСНОЙ

На снегу голубые тени Приближающейся весны, Как узор неземных растений, Изумительно сплетены. В ледяном решете капели — Переклик воробьиных нот… Скажет бабушка: «Как в апреле!», Перекрестится и вздохнет. Нежность грезится даже старым — В бриллиантовой дымке слез… «Мой покойник с дружком-гусаром Из поместья меня увез. Мы коней без дороги гнали, Ветер рвался, лицо кусал, Как татарин, свистал над нами, Бил коней молодец-гусар! Сердце девичье птицей билось, В голове-то и шум, и гром… Это в марте, сынок, случилось, В восемьсот шестьдесят втором…»

ПЯТЬ РУКОПОЖАТИЙ [94]

Ты пришел ко мне проститься. Обнял. Заглянул в глаза, сказал: «Пора!» В наше время в возрасте подобном Ехали кадеты в юнкера. Но не в Константиновское, милый, Едешь ты. Великий океан Тысячами простирает мили До лесов Канады, до полян В тех лесах, до города большого, Где — окончен университет! — Потеряем мальчика родного В иностранце двадцати трех лет. Кто осудит? Вологдам и Бийскам Верность сердца стоит ли хранить?.. Даже думать станешь по-английски, По-чужому плакать и любить. Мы — не то! Куда б не выгружала Буря волчью костромскую рать — Всё же нас и Дурову, пожалуй, В англичан не выдрессировать. Пять рукопожатий за неделю, Разлетится столько юных стай!.. …Мы — умрем, а молодняк поделят Франция, Америка, Китай.

94

Пять рукопожатий.В стихотворении точно обозначен возраст собеседника лирического героя стихотворения: 16 лет. «Но не в Константиновское…»— имеется в виду Константиновское артиллерийское училище; в 1807 году был сформирован Дворянский волонтерный корпус для краткого военного обучения дворян, достигших 16-летнего возраста; в 1859 году корпус был переименован в училище, с 1894 года именовался Константиновским артиллерийским училищем.

ГОЛОД [95]

Удушье смрада в памяти не смыл Веселый запах выпавшего снега, По улице тянулись две тесьмы, Две колеи: проехала телега. И из нее окоченевших рук, Обглоданных — несъеденными — псами, Тянулись сучья… Мыкался вокруг Мужик с обледенелыми усами. Американец поглядел в упор: У мужика под латаным тулупом Топорщился и оседал топор Тяжелым обличающим уступом. У черных изб солома снята с крыш, Черта дороги вытянулась в нитку. И девочка, похожая на мышь, Скользнула, пискнув, в черную калитку.

95

Голод. «Американец поглядел в упор…»— вероятно, намек на Герберта Уэллса, чью книгу «Россия во мгле» Несмелов несколько раз изругал в русской харбинской печати.

ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ [96]

Вс. Иванову

Мы — вежливы. Вы попросили спичку И протянули черный портсигар, И вот огонь — условие приличья — Из зажигалки надо высекать. Дымок повис сиреневою ветвью. Беседуем, сближая мирно лбы, Но встреча та — скости десятилетье! — Огня иного требовала бы… Схватились бы, коль пеши, за наганы, Срубились бы верхами, на скаку… Он позвонил. Китайцу: «Мне нарзану!» Прищурился. «И рюмку коньяку…» Вагон стучит, ковровый пол качая, Вопит гудка басовая струна. Я превосходно вижу: ты скучаешь, И скука, парень, общая у нас. Пусть мы враги — друг другу мы не чужды, Как чужд обоим этот сонный быт. И непонятно, право, почему ж ты Несешь ярмо совсем иной судьбы? Мы вспоминаем прошлое беззлобно. Как музыку. Запело и ожгло… Мы не равны, но всё же мы подобны, Как треугольники при равенстве углов. Обоих нас качала непогода. Обоих нас в ночи будил рожок… Мы — дети восемнадцатого года, Тридцатый год. Мы прошлое, дружок!.. Что сетовать! Всему проходят сроки, Исчезнуть, кануть каждый обряжен, Ты в чистку попадешь в Владивостоке, Меня бесптичье съест за рубежом. Склонил ресницы, как склоняют знамя, В былых боях изодранный лоскут… «Мне, право, жаль, что вы еще не с нами». Не лгите: с кем? И… выпьем коньяку.

96

Встреча первая. Вс. Иванов— см. примеч. к стих. «Разведчики» (сб. «Кровавый отблеск»).

ВСТРЕЧА ВТОРАЯ [97]

Василий Васильич Казанцев. И огненно вспомнились мне — Усищев протуберансы, Кожанка и цейс на ремне. Ведь это же — бесповоротно, И образ тот, время, не тронь. Василий Васильевич — ротный: «За мной — перебежка — огонь!» — Василий Васильича? Прямо, Вот, видите, стол у окна… Над счетами (согнут упрямо, И лысина, точно луна). Почтенный бухгалтер. — Бессильно Шагнул и мгновенно остыл… Поручик Казанцев?.. Василий?.. Но где же твой цейс и усы? Какая-то

шутка, насмешка, С ума посходили вы все!.. Казанцев под пулями мешкал Со мной на ирбитском шоссе. Нас дерзкие дни не скосили — Забуду ли пули ожог! — И вдруг шевиотовый, синий, Наполненный скукой мешок. Грознейшей из всех революций Мы пулей ответили: нет! И вдруг этот куцый, кургузый, Уже располневший субъект. Года революции, где вы? Кому ваш грядущий сигнал? — Вам в счетный, так это налево… Он тоже меня не узнал! Смешно! Постарели и вымрем В безлюдьи осеннем, нагом, Но всё же, конторская мымра, — Сам Ленин был нашим врагом!

97

Встреча вторая. Василий Казанцев— историческое лицо; более подробных данных найти не удалось. Кожанка— плоская кожаная фляга.

Р.В.15 [98]

— Говорит Хабаровск, Р.В.15, На волне в семьдесят метров… Диск В содрогании замирающих вибраций: Шорох, треск, писк. Родина декламировала баритоном актера, Пела про яблочко, тренькала на мандолинах, Но в этом сумбуре мы искали шорохов Родимых полей и лесов родимых. Но тайга, должно быть, молчание слушала, Вероятно, поля изошли в молчании. Нагло лезли в разинутые уши — Писк, визг, бренчанье. — Революционная гроза? Где там! Давно погасла огнеликая вышка. Перетряхивал Хабаровск перед целым светом Мещанских душ барахлишко. И когда Панихидой Интернационала Закончился концерт через полчаса, Мы услышали — Лишь далекая зала Аплодисментами оттрепетала, — Посторонние голоса. Родина сказала: — Покурить оставь-ка!.. И голосом погуще: — Вались ты к..! И снова несуразица звуков — Визг, вой, давка, Атака спутанных волн, Идущих в штыки. Родина! Я уважаю революцию, Как всякое через, над и за, Но в вашем сердце уже не бьются, Уже не вздрагивают ее глаза, — — Говорит Хабаровск, Р.В.15, На волне… Родина, бросьте метраж! Революция идет, Она приближается, — Но, Пора сознаться, Накопляет уже Обратный стаж.

98

Р.В. 15.Название радиопередатчика, которым была оснащена советская радиостанция в Хабаровске, ведшая русское вещание на весь Дальний Восток. Регулярное вещание началось в 1927 году. «Созданный позднее радиоцех осуществлял связь с самыми отдаленными районами края от Камчатки до Сахалина, хабаровскую радиостанцию слышали в Чите, Якутске и даже в Японии, Китае и Новой Зеландии. Радио Хабаровска давало в эфир не только информационные, но и литературные передачи, для чего к его работе были привлечены актеры местного театра. Осенью 1927 г. на улицах города были установлены первые громкоговорители» (цит. по: Хабаровский край и Еврейская автономная область: Опыт энцикл. геогр. словаря. — Хабаровск, 1995. С.38).

ТАЙФУН [99]

В. Логинову

Как в агонии, вздрагивает дом, Как в агонии, с каждым новым шквалом, Звенит стекло, затянутое льдом, А ветер мчит, рыдая об одном, О чем-то сказочном и небывалом. О чем его волнующая речь, Его мятеж, ломающий деревья, Что хочет он, умчать иль уберечь?.. Он обречен баюкать и стеречь Кочевья туч, угрюмые кочевья. И кажется, что ходит под окном Огромный призрак ростом до созвездий, И я томлюсь всю ночь, как этот дом, Как пес, изнемогающий в тупом Томлении на каменном подъезде!

99

Тайфун. В. Логинов— Василий Степанович Логинов (1891–1945 или 1946) — поэт и прозаик; печатался с 1908 года, с 1923 года жил в Харбине. Автор книги стихотворений «Створа триптиха» (Харбин, 1935).

ЛЕОНИД ЕЩИН [100]

Ленька Ещин… Лишь под стихами Громогласное — Леонид, Под газетными пустяками, От которых душа болит. Да еще на кресте надгробном, Да еще в тех строках кривых, На письме от родной, должно быть, Не заставшей тебя в живых. Был ты голым и был ты нищим, Никогда не берег себя, И о самое жизни днище Колотила тобой судьба. «Тында-рында» — не трын-трава ли Сердца, ведающего, что вот Отгуляли, отгоревали, Отшумел Ледяной поход! Позабыли Татарск и Ачинск, Городишки одной межи, Как от взятия и до сдачи Проползала сквозь сутки жизнь. Их домишкам — играть в молчанку. Не расскажут уже они, Как скакал генерала Молчанова Мимо них адъютант Леонид. Как был шумен постой квартирный, Как шумели, смеялись как, Если сводку оперативную Получал командир в стихах. — «Ай да Леня!» — и вот по глыбе Безнадежности побежит Легкой трещиной улыбка, И раскалывается гранит! Так лучами цветок обрызган, Так туманом шевелит луна… — Тында-рында! — и карта риска В диспозиции вновь сдана. Докатились. Верней — докапали, Единицами: рота, взвод… И разбилась фаланга Каппеля О бетон крепостных ворот. Нет, не так! В тыловые топи Увязили такую сталь! Проиграли, продали, пропили, У винтовок молчат уста. День осенний — глухую хмару — Вспоминаю: в порту пустом, Где последний японский «Мару», — Леонид с вещевым мешком. Оглянул голубьте горы Взором влажным, как водоем: «Тында-рында! И этот город — Удивительный— отдаем…» Спи спокойно, кротчайший Ленька, Чья-то очередь за тобой!.. Пусть же снится тебе макленка, Утро, цепи и легкий бой.

100

Леонид Ещин. О поэте Леониде Ещинесм. примеч. к стих. «Пираты» (сб. «Стихи»). «…генерала Молчанова»— военные архивы подтверждают, что Ещин действительно был его адъютантом; Молчанов Викторин Михайлович (1886–1975) — полковник армии А.В. Колчака, командир Ижевской отдельной стр. бр. 2-го Уфимского артиллерийского корпуса. С июля 1919 года — начальник Ижевской дивизии. В 1919 году получил ранение в бою под деревней Хараузное Читинской губ. В 1920 году командир 3-го стрелкового корпуса. В том же году произведен атаманом Г. Семеновым в генерал-лейтенанты, однако снял с себя этот чин в Приморье. В ноябре 1921 года участвовал в освобождении Хабаровска (т. н. «Волочаевские дни»), в феврале его армия потерпела поражение под Волочаевской. Позднее жил в Корее и Маньчжурии, с 1928 года до конца жизни — в США. «Мару»— составная частица в названии почти любого японского судна, особенно транспортного, здесь употреблено вместо слова «корабль». Макленка— маленькая пушка (прим. А. Несмелова).