Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
— Вас просят в штаб.
— А… да! — и поручик Мухин всё понял, всё вспомнил. Из проясняющейся мглы сознания выплыла окровавленная голова Миши на круглых грязных булыжниках. И под булыжниками лужа крови. Что-то передернулось в сердце, как будто через него грубым рывком продернули бечевку с узлом. На мгновение зажмурил глаза, глубоко вздохнул и сказал металлическим голосом:
— Идемте, проводите…
Через четверть часа Мухин, получивший задание — идти на выручку группы юнкеров одной из школ прапорщиков, запертой в переулке неподалеку от университета, — глотая холодный чай и кусая краюху хлеба, в то же время
Вот на столе план Москвы, вот ломаные черточки улиц и переулков. Сунув хлеб в карман, Мухин смотрит, соображает, думает. Допил чай, отставил фарфоровую кружку с вензелем училища и сказал вслух:
— Да, вот так… Так будет всего лучше. Вы готовы? — и поручик Мухин поднимает голову на стоящего около его стула портупей-юнкера.
— Так точно, — отвечает тот. — Юнкера готовы.
— Ну, с Богом! Идемте.
И небольшой отряд юнкеров, наполняя лестницу звяканьем оружия, спускается к выходу, пересекает училищный двор и через калитку в высокой каменной стене выходит в тот самый переулок, в который Мухин привел свой отряд через проходной двор. Но теперь надо пройти весь переулок, чтобы выбраться затем в район университета.
А Москва, не затихая ни на минуту, гудит от полета снарядов, гремит от их разрывов, а в синем, вызвездевшем небе слышно нежное посвистывание пуль, таинственная мелодия смерти.
Большевики не жалеют патронов, не жалеют снарядов.
Ночь ясная, безветренная, с легким морозом.
VIII
Зарвавшуюся группу юнкеров освободить удалось, но при первой же попытке возвращения к училищу поручик Мухин обнаружил, что путь, которым он следовал в район университета, теперь красными для него отрезан. Под прикрытием огня прорвавшегося броневика большевики, оттесненные Мухиным в боковые переулки, снова вышли к трассе поручика, сомкнулись на ней и, разломав мостовую, успели построить окопы, за которыми и залегли.
Уже стало светать, что исключало для юнкеров возможность прорыва дерзким штурмовым ударом. Наоборот, возможно было ожидать, что красные, еще усилив себя подкреплениями, сами попытаются атаковать. Так в скором времени и случилось.
Отходя от выросшей баррикады, Мухин и юнкера услышали, как большевики запели:
Вы жертвою пали в борьбе роковой, В любви беззаветной к народу, —и стали выходить из-за закрытия.
Это были рабочие — дружина, наскоро соорганизованная, видимо, районным комитетом большевиков. Эти дружины дрались столь же упорно, как и матросы. Правда, Мухин снова загнал их в окоп, но и сам стал отходить далее, вынужденный уже удаляться от училища, а не приближаться к нему.
Крутясь в сети запутанных московских улиц и переулков, поручику Мухину удалось отвязаться от преследователей и к середине дня выйти в глухой район между Остоженкой и Пречистенкой. Застроенный особнячками зажиточных москвичей, он точно вымер. Обитатели их, как раз те самые пресловутые «буржуи», которых ненавидели красные, плотно заперлись в своих обиталищах и сидели в них тихо, ни живы, ни мертвы. Около одного
Мухин знал, что очень скоро они, конечно, снова будут обнаружены красными и снова придется отбиваться или отступать. Но для того и другого требовались силы — отдых, глоток воды, кусок хлеба. Всё, что юнкера принесли в своих карманах, давно было съедено, и требовалось разжиться чем-нибудь съестным.
— Позвоните этому Толбузину, — предложил он юнкерам. — Может быть, хоть чайник кипятку даст.
Юнкера начали нажимать кнопку электрического звонка ~ сначала вежливо, с паузами, потом нетерпеливо, резко.
Ни звука в ответ!
— Что делать, господин поручик?
Мухин пожал плечами и отвернулся. Юнкера поняли. Несколько прикладов забарабанили в дверь. Тогда в стекло одного из окон мелькнула толстощекая физиономия пожилого мужчины. Отворилась форточка, в форточку раздался приятный, сочный, спокойный баритон:
— Господа, что вам угодно? Я беспартийный и в происходящих событиях соблюдаю полный нейтралитет. Прошу вас не беспокоить меня, — и форточка захлопнулась.
Слова эти в устах почтенного «беспартийного» интеллигента звучали так дико, что многие из юнкеров засмеялись. Но другие рассвирепели.
— Господин поручик! — взмолились они. — Этот мерзавец хуже большевиков. На штыки его!
— Нет! — ответил Мухин. — Он подлей, конечно, но черт с ним. Обывательская интеллигентская гниль… Постучите в дверь дома напротив. Может быть, там нам повезет.
Но стучать напротив не пришлось: дверь одноэтажного домика отворилась сама и из нее выбежал кадет-подросток.
— Господа! — кричал он, махая рукой. — Сюда, сюда!.. Просим вас… Есть чай… с вареньем!
Из открытой двери выглядывала красивая, тоже очень юная, темнобровая девушка с покрытой шалью головой. Она улыбалась и тоже звала.
Выставив дозоры с обоих концов переулка, поручик Мухин с несколькими юнкерами вошли в дом. Хозяева квартиры оказались военной семьей — жена, дочь и сын полковника Яхонтова, командира одного из фронтовых полков.
В столовой — у окна стояла большая никелированная клетка с зеленым попугаем — на столе кипел самовар, лежал хлеб; в фарфоровой масленке желтело масло.
— Садитесь, господа! — предложила хозяйка, немолодая дама с седой прической. — Чем богаты, тем и рады. Не стесняйтесь. В вашей победе — будущее России.
— Спасибо, — ответил поручик Мухин, целуя руку дамы. — Но, если можно, мы сначала попросили бы чаю в каком-нибудь чайнике дня наших дозорных.
— Сейчас, сейчас! — засуетился кадетик. — Я принесу, я сам… Нет, нет, я сам отнесу. И варенья им можно, мамочка?
Здесь поручик Мухин впервые за двое суток выпил стакан горячего, крепкого и сладкого чаю. Не отказался он и от куска хлеба, намазанного сливочным маслом.
А через полчаса местонахождение отряда было обнаружено. Оба входа в переулок, как пробками, красные заткнули броневиками. Около домика Яхонтовых стали ложиться снаряды. И одним из них, гранатой, упавшей в десяти шагах от поручика Мухина, офицер был контужен и потерял сознание. Кадетик же не пожелавший оставить поручика Мухина и стоявший рядом с ним был убит осколком.